Эти слова обрадовали не только канадца, но и всех рейнджеров, но меня они мало утешили.

Я без того знал, что в кустарнике почти никогда не возникают пожары. Правда, некоторые сухие деревья вспыхивают как труты, но огонь не распространяется, потому что заросли на три четверти состоят из своеобразной, свойственной только им сочной растительности. Именно такие растения окаймляли прогалину, избранную трапперами для привала. Она представляла собою лужайку, со всех сторон защищенную высокими кактусами. Здесь мы находились в полной безопасности, словно пожар свирепствовал на сто миль от нас. Мы страдали только от дыма, валившего теперь клубами. Атмосфера сгустилась, и было темно, почти как ночью.

Итак, за жизнь своих спутников и свою я не тревожился. Мысли мои были заняты другим.

Мало внимания обратил я на разговор Рубби с канадцем. Ко мне подошел Гаррей, и с замирающим сердцем слушал я его донесение.

Рассказ его был короток.

Рубби с Гарреем проследили путь Белого мустанга до опушки кустарника и продолжили погоню в прерии. Прогалина наша находилась невдалеке от опушки. Уже в прерии трапперы увидали прямо перед собой огонь. Благодаря ветру пожар распространялся с ужасающей быстротой. Друзьям моим пришлось отступить, и они еле спаслись от надвигающейся опасности, вернувшись галопом в кустарник.

А Белый мустанг? Не видели ли его трапперы? Что знают они о беглеце?

Взглядом спрашивал я трапперов и по выражению их лиц угадал ответ.

Друзья мои хранили молчание. Оба они были печальны и озабочены. Я понял, что они ничего не знают о Белом мустанге.

Вынужденное безделье меня раздражало, но двинуться дальше мы не могли. Издали доносился шум пожара и треск горящих стеблей, напоминающих ружейную стрельбу.

Время от времени мимо нас стрелою пробегал испуганный олень. Стадо антилоп промчалось по прогалине и остановилось невдалеке от нас. Дрожавшие дикарки растерялись, не знали, куда укрыться от огня. Вслед за ними появилась стая степных волков. Не обращая внимания на антилоп, они расположились в нескольких шагах от них. Затем пришли черный медведь и кугуар. Хищное зверье и кроткие антилопы держались почти бок о бок. Стихийное бедствие заглушило кровожадные инстинкты хищников.

В ветвях метались с пронзительным криком птицы; встревоженные орлы парили в вышине. Черные кондоры летали над пожарищем, но не спускались на землю за добычей.

Только человек остался верен самому себе.

Спутники мои проголодались. Они зарядили карабины. Грянули выстрелы. Меткие стрелки уложили медведя и одну антилопу.

Рейнджеры освежевали и разрубили обе туши. Разложили костер на прогалине. Вместо вертела использовали саблю, и вскоре зарумянились медвежьи окорока и филейные части антилопы.

Когда жаркое было готово, рейнджеры отдали ему должную честь. Придя в хорошее настроение, они шутили и смеялись над своим чадным очагом.

Я тоже был голоден и взял свою долю жаркого, не разделяя, конечно, общего веселья. Самая остроумная шутка не вызвала бы у меня улыбки, вряд ли оценил бы я в эту минуту даже самое изысканное жаркое.

Утолив голод, мы почувствовали жажду. Несколько часов подряд у нас не было во рту ни капли воды, но бешеная скачка заглушила все ощущения. Сейчас жажда обострилась под влиянием сухости воздуха, жары и дыма.

За весь день после переправы через речку мы не встретили ни одного ручья. В кустарнике не бывает проточной воды. В прерии трапперы тоже не нашли источника. Нас окружала настоящая безводная пустыня. Сознание, что нельзя утолить жажду, усугубляло наши страдания.

Некоторые из рейнджеров прикладывали к губам камешки и холодные пули, другие напились крови убитых животных. Но что действительно смягчало жажду — это сочные стебли кактуса и агавы.

Но облегчение было только временным. Растительный сок освежает воспаленные губы и язык, но почти всегда в нем заключается едкое вяжущее вещество. Как только сок проникает в желудок, жажда становится более мучительной. Так было и с нами.

Кое-кто среди рейнджеров уже поговаривал о том, чтобы отказаться от погони и отправиться в поиски за водой; это было равносильно возвращению к реке, от которой мы отошли на двадцать миль.

В подобных обстоятельствах я не мог прибегнуть к своему авторитету: какая там дисциплина, когда люди изнемогают от жажды! К тому же погоня за Белым мустангом была моим частным делом.

Впрочем, все эти пересуды не особенно тревожили меня. Я мог обойтись без помощи рейнджеров, поскольку трапперы не собирались покидать меня.

К счастью, в критическую минуту дым начал рассеиваться.

Вся трава выгорела. Пожар подходил к концу.

Снова вскочили мы на лошадей и, придерживаясь следов, отчетливых на протяжении нескольких сотен шагов, выехали из зарослей в опустошенную огнем прерию.

Глава LXIX

ВЫЖЖЕННАЯ ПРЕРИЯ

Нет зрелища печальнее прерии после пожара.

Безбрежный океан, по которому катятся вспененные валы, сожженная солнцем вересковая луговина, болотистая равнина после внезапных заморозков — все это тяготит путника своим однообразием. А все же каждая волна имеет свой облик, вереск играет лиловатыми оттенками, и даже болото, покрытое кочками, иногда оживляется древесной растительностью!

Не такова выжженная пожаром прерия. Она бесформенная и бесцветна. Взгляд блуждает по безграничному пространству. Пейзаж, насыщенный далью, утомляет до головокружения. Даже голубой купол неба кажется мрачным в сочетании с черно-бурой землей. Глаз, отравленный степной печалью, уже не воспринимает сияния небосвода.

Зеленеющая прерия наводит скуку, несмотря на яркие свои цветы. Когда мне случалось пересекать подобные равнины, я тосковал по какому-нибудь холму или пригорку, который разделил бы линию горизонта. Так мечтает моряк о встречном корабле или береге, не обращая внимания ни на фосфоресценцию воды, ни на причудливые группы водорослей.

Само по себе сочетание оттенков не может удовлетворить человека.

Цветущая прерия, на первый взгляд прекрасная, быстро надоедает путнику, потому что в ней нет ни жизни, ни движения.

Нетрудно себе представить, до чего однообразна и печальна прерия после