леденящий ветер, запахло бездонным колодцем, и едва он протиснулся в образовавшийся проем, его тело, словно кольца змеи, объяла сила, подобно которой не было ни в небе, ни на земле, и потащила парализованного детектива навстречу неизмеримой, ревущей, шепчущей, взрывающейся хохотом бездне.

Разумеется, ему все приснилось. Все психиатры твердили ему об этом, и у него не нашлось доказательств для опровержения их слов. Он и в самом деле предпочел бы счесть сном все, что случилось, и тогда зрелище старых кирпичных трущоб и смуглых чужеземных лиц было бы не таким душераздирающим. Но все, что происходило с ним тогда, казалось ужасающе правдоподобным, и ничто не способно стереть из его памяти образы крипт, погруженных во мрак, колоссальных аркад и расплывчатые фигуры исполинских, жутких тварей, безмолвно бродивших, сжимая в лапах полусъеденные тела моливших о пощаде или безумно хохочущих жертв, в которых все еще теплилась жизнь. Ароматы фимиама и вонь разложения сливались в тошнотворном союзе; из полумрака таращились бессчетные глаза неясных, едва различимых, бесформенных элементалей. Где-то впереди черные волны тягуче плескались об ониксовый причал, и дрожащий, хриплый звон колокольчиков возвестил прибытие голой, фосфоресцирующей, сумасбродно хихикающей, плывущей во мгле бестии, что выбралась из воды и вскарабкалась на стоявший в тени резной золотой пьедестал, где и устроилась на корточках, зловеще осклабившись.

Со всех сторон сюда сходились туннели, где царила бесконечная ночь; казалось, здесь лежит источник заразы, которой суждено поразить и поглотить земные города, ублюдочной, погибельной волной захлестнув все человечество. Космический[5] грех гноился здесь нарывом, и здесь нечестивые обряды пробудили саму смерть, что скалилась, готовая двинуться маршем, чтобы сгноить всех нас, превратив в ноздреватых омерзительных уродов, что не примет ни одна могила. Здесь творил свой нечистый суд сам Сатана, и прокаженные члены фосфоресцирующей Лилит омывала кровь безвинных детей. Инкубы и суккубы завывали, вознося хвалу Гекате, и безглавые уродцы блеяли в честь Великой Матери. Козлы плясали под визг несносных тонких флейт, а эгипаны гнались за безобразными фавнами по камням, похожим на раздутых жаб. Явились и Молох, и Ашторет, ведь среди этой квинтэссенции грехопадения рушились все границы разума, и человеку открывались горизонты всех кошмарных сфер и запретных измерений, что зло творило по своему образу и подобию. Весь белый свет и вся природа были беспомощны перед натиском сил ночи, явившихся из ее распечатанных колодцев, и ни один колдовской знак, ни одна молитва не в силах были сдержать неистовство кошмарного шабаша, грянувшего по вине завладевшего гнусным ключом ученого мужа, случайно нашедшего запертый сундук, до края полный дьявольским знанием, во власти орды святотатцев.

Внезапно луч естественного света прорезал призрачный морок, и среди содома богохульных звуков, изрыгаемых всей этой нежитью, Мэлоун услышал плеск весел. Из тьмы явилась лодка с фонарем на носу, пришвартовалась к причалу с железным кольцом и исторгла на осклизлые камни темнокожих людей, груженных чем-то тяжелым, закутанным в простынь. Они поднесли ее к голому фосфоресцирующему порождению ада, восседавшему на резном золотом пьедестале, и тварь, хихикая, вцепилась в саван. Распеленав свою ношу, они поставили стоймя у пьедестала мертвое тело тучного старика со всклокоченной бородой и нечесаными седыми волосами. Фосфоресцирующая тварь вновь захихикала, и люди, достав из карманов бутылки, омыли ее ноги чем-то красным, а затем передали бутылки ей, и она опустошила их.

Неожиданно из бесконечной тьмы под аркадами одного из туннелей послышался демонический хрип и свист нечестивого органа, одышливо урчавшего адским, надтреснутым, зловещим басом. В тот же миг, словно наэлектризовавшись, все, что двигалось вокруг, выстроилось в церемониальном порядке, и чудовищная процессия поползла туда, где слышался звук – козлы, сатиры, эгипаны, инкубы, суккубы, лемуры[6], раздутые жабы и бесформенные элементали, воющие страшилища с песьими головами и прочие чудовища, ступавшие во тьме под предводительством омерзительной голой фосфоресцирующей твари, что сошла с резного золотого пьедестала и теперь нахально вышагивала впереди, держа на руках труп обрюзгшего старика с застывшим взглядом. Темнокожие чужеземцы приплясывали позади, и все шествие скакало и прыгало с дионисийским безумием. Одурманенный, словно в горячечном бреду, Мэлоун, шатаясь, сумел сделать несколько шагов им вслед, не понимая, где находится и реально ли все происходящее. Затем он развернулся, споткнулся и опустился на холодные влажные камни, хватая ртом воздух и дрожа, а демонический орган все хрипел, и все слабее становились завывания, барабанный бой и звон колокольцев безумного шествия.

Где-то вдали ему все еще смутно слышались чудовищные песнопения и мерзкие хрипы. Из тьмы туннеля под аркадой доносились то стоны, то завывания остервенелого сборища, постепенно сменившиеся ужасными словами греческого заклятия, уже знакомыми Мэлоуну по надписи над кафедрой старинной церкви.

«О подруга и спутница ночи, ты, что радуешься лаю собак (из чьей-то пасти вырвался жуткий вой) и пролитой крови (послышались неописуемые звуки, им вторили ужасающие вопли), скитаешься среди теней меж гробниц (свистящий вздох), жаждешь крови и несешь ужас смертным (короткие, резкие вскрики бессчетного множества глоток), Горго (и сонмище откликнулось эхом), Мормо (повторенное исступленно), многоликая луна (вздохи, визг флейты), милостиво воззри на наши жертвы!»

С последним словом заклятия вся толпа надрывно завопила, почти затмив надтреснутое хрипение басившего органа. И разом ахнуло полчище глоток, загалдело, залаяло, заблеяло: «Лилит, Великая Лилит, се князь твой!» Вновь послышались крики, затем озлобленный гвалт и дробный стук ног, бегущих по камням. Топот приближался, и Мэлоун, приподнявшись на локте, посмотрел в ту сторону.

Мрак подземелья, еще недавно столь густой, слегка рассеялся, и перед ним в дьявольском свечении явилось то, что не должно было ни бежать, ни чувствовать, ни дышать, – мертвое тело тучного старика с застывшим взглядом, теперь двигавшееся без какой-либо поддержки и вернувшееся к жизни путем только что завершившегося адского обряда. За ним гналась голая, хихикающая, фосфоресцирующая тварь, сошедшая с резного пьедестала, чуть поодаль виднелись запыхавшиеся темнокожие чужеземцы и мерзкая свора всей прочей разумной погани. Труп значительно оторвался от преследователей, всей силой гниющих мышц устремляясь к своей цели, резному золотому пьедесталу, очевидно, заключавшему в себе великую магическую силу. Всего лишь миг – и он достиг его, а полчище преследователей все ускоряло свой отчаянный бег. Но они уже опоздали, так как с последним, разрывающим жилы усилием воззрившийся в пустоту труп того, кто был Робертом Сайдемом, достиг своей победной цели и рухнул на пол, растекаясь студенистой массой. Сила толчка была неимоверной, и сперва казалось, что пьедестал выстоит, но стоило телу толкавшего превратиться в мерзкое грязное месиво, как тот покачнулся, опрокинулся и, наконец, слетел со своего ониксового основания, упав прямо в мутные воды, откуда в последний раз блеснул резным золотом, прежде чем погрузиться в невообразимую бездну мрачного Тартара. В тот же миг ужасающее зрелище померкло в глазах Мэлоуна, и он, теряя сознание, услышал оглушительный грохот, с которым, казалось, обрушилось все вселенское зло.

VII

Все то, что в полной мере удалось увидеть Мэлоуну в своем сне, прежде чем он узнал о смерти Сайдема и о том, что его тело перенесли на борт другого судна, удивительным образом дополняли странные обстоятельства дела, хоть это и не является причиной верить ему. Три старых дома на Паркер-Плейс, без сомнения находившиеся в крайней степени запустения и ветхости, обрушились без какой-либо причины; внутри в этот момент находилась половина всех сотрудников полиции вместе с большей частью преступников, и почти все они погибли под завалами. Выжили только те, кто был на цокольном этаже или в подвале, и Мэлоуну посчастливилось находиться глубоко под домом Роберта Сайдема. Он действительно был там, и никто не станет отрицать этого. Его обнаружили в бессознательном состоянии, лежащим у кромки подземного озера, воды которого были чернее ночи, а в нескольких футах поодаль покоилась чудовищная, разложившаяся груда плоти, и лишь идентифицировав зубы удалось установить, что останки принадлежат Сайдему. Теперь все было ясно: сюда вел подземный туннель контрабандистов,