сказал Бродский, по-моему, чуть хвастливо. Он часто говорил о том, что Высоцкий на него производил впечатление своей поэзией, даже не песнями — Бродский не любил этот жанр. Он говорил, что у него блестящая версификаторская техника»[3093].

В последней цитате речь идет о третьей — и, вероятно, последней — встрече поэтов, состоявшейся в Париже в ноябре 1977 года после спектакля «Гамлет». Как вспоминал сам Бродский: «Помню, Володя прислал мне телеграмму из Парижа в Лондон. Я прилетел на спектакль, но свалил с первого действия. Это было невыносимо»2[3094].

А о той встрече в Париже имеется также свидетельство Давида Карапетяна со слов его жены Мишель Кан: «Позже Мишель подробно рассказывала мне, как она вместе с Высоцким и Бродским оказалась на домашнем вечере, устроенном приятелем Марины кинорежиссером Паскалем Обье. Это случилось в 1977 году, во время гастролей театра на Таганке, поэтому в числе гостей были Юрий Любимов и Алла Демидова. Бродского во Франции еще толком никто не знал, и Володя представил его собравшимся друзьям хозяина как крупнейшего из современных русских поэтов»[3095] [3096] [3097] [3098]. Однако согласно рассказу самой Мишель Кан, всё было ровно наоборот — это Бродский представил Высоцкого: «На одном из квартирных концертов в Париже Бродский жестом»27. По словам Юрия Любимова, «Иосиф всё время просил Володю петь. И замечательно он слушал: то со слезой, то с иронией… Но сам стихи не читал..»28.

Между тем отношение Бродского к Высоцкому было далеко не однозначным. Например, американская издательница Эллендея Проффер Тисли, автор книги воспоминаний «Бродский среди нас» (2015), утверждает: «Иосиф ревновал к его славе и всегда говорил, что Высоцкий относится скорее к фольклору, чем к стихам. Я с ним, конечно, не была согласна, однако я не русская, мое мнение не считалось»^.

Это подтверждается воспоминаниями художника Олега Целкова: «Когда умер Высоцкий, я спросил у Бродского, что он думает о Высоцком, останется ли Высоцкий в русской литературе. На что Бродский тогда мне ответил следующее: “Ну, в литературе вряд ли. Может быть, в фольклоре”. Это буквальные его слова»[3099] [3100].

С таким же равнодушием Бродский воспринял рассказ о Высоцком чешского писателя Богумила Грабала, с которым он общался в конце 1980-х: «Ему не нужен был поэт Высоцкий, и он мотал головой, когда я сказал, что увидел в Москве, имея в виду почет, который люди оказывали своему поэту-гитаристу-барду-актеру, ничего из этого ему было не нужно. Поэтому я переключился на Есенина, Сережу Есенина..»3'.

Поэтому нас не должны вводить в заблуждение его эмоционально-восторженные оценки — вроде той, которую привел Юрий Кублановский: «Я помню такой эпизод. Сборник “Нерв” вышел уже, конечно, после его кончины. Так получилось, что я жил в это время в Париже, этот сборник привезли в магазин “Имка-Пресс”, а мы там встречались с Иосифом Бродским. На наших глазах распаковывали пачку, и впервые я увидел книгу Высоцкого. Мы пошли с Бродским в кафе, и он сказал: “Ну вот, открой наобум и прочитай что-нибудь — сразу поймем, поэт это или не поэт”. Я открыл и прочитал строчки… Я даже не знаю, пел ли он это когда-нибудь. Строчки были такие: “Ей-ей-ей, трали-вали, / Кабы красна девица жила в полуподвале, / я б тогда на корточки / приседал у форточки, / мы бы до утра проворковали”. Бродский сказал: “Гениально!”. Действительно, очаровательнейшие строчки. И такого у него много»[3101].

***

От личных взаимоотношений Высоцкого и Бродского перейдем к обзору творческих параллелей, которых существует на удивление много. При поверхностном взгляде может показаться, что между двумя этими поэтами нет ничего общего. Однако это не так:

1) «Да будет мужественным твой путь, / да будет он прям и прост» («Прощай, позабудь…», 195 7[3102]) ~ «Мой путь был прост и ясен» («Она была чиста, как снег зимой…», 1969; АР-8-200);

2) «Еще нас не раз распнут» («Стихи под эпиграфом», 1958) ~ «А в тридцать три распяли, но не сильно» («О поэтах и кликушах», 1971);

3) «И мы завоем от ран» («Стихи под эпиграфом», 1958) ~ «Затихли на грунте и стонем от ран» («Спасите наши души», 1967; АР-9-124);

4) «Сойду когда-нибудь с ума» («Три главы», 1961) ~ «Я говорю: “Сойду с ума”» («Про сумасшедший дом», 1965);

5) «…во всем твоя одна, твоя вина, / и хорошо. Спасибо. Слава Богу» («Воротишься на родину. Ну что ж…», 1961) ~ «.. Да, правда — сам виновен, бог со мной, / Да, правда, — но одно меня тревожит: / Кому сказать спасибо, что живой?» («Подумаешь — с женой не очень ладно!», 1969);

6) «Как хорошо, что некого винить, / как хорошо, что ты никем не связан, / как хорошо, что до смерти любить / тебя никто на свете не обязан» («Воротишься на родину. Ну что ж…», 1961) ~ «Как хорошо ложиться одному / Часа так в два, в двенадцать по-московски, / И знать, что ты не должен никому, / Ни с кем и ничего, как В. Высоцкий!» (04.03.1962) (восходит же этот мотив к песне А. Вертинского «Без женщин», 1940: «Как хорошо проснуться одному / В своем веселом холостяцком “флете” / И знать, что вам не нужно никому / Давать отчеты, никому на свете!»);

7) «Ох, Боже мой, не многого прошу» («Я как Улисс», 1961), «Бессмертия у смерти не прошу» (1961) ~ «Немного прошу взамен бессмертия <…> Ты эту дату, Боже, сохрани…» («Две просьбы», 1980);

8) «…Звони, звони по мне, / мой Петербург, мой колокол пожарный» («Бессмертия у смерти не прошу», 1961) ~ «Пусть надорвется колокол, звеня!» («Райские яблоки», 1977 /5; 508/);

9) «То, куда мы спешим, / этот ад или райское место…» («От окраины к центру», 1962) ~ «В рай ли, в ад ли, но явно куда-то спеша…» («Что быть может яснее, загадочней разно- и однообразней себя самого?», 1977);

10) «И душа, неустанно / поспешая во тьму…» («Стансы», 1962), «…Вряд ли / свидимся вновь, будь то Рай ли, Ад ли» («Памяти Т.Б.», 1968) ~ «В рай ли, в ад ли, но явно куда-то спеша, — / Врали? — вряд ли, готова к отлету душа» («Что быть может яснее…», 1977);

11) «Ты видел все моря, весь дальний край. / И Ад ты зрел — в себе, а после — в яви. / Ты видел так же явно светлый Рай…» («Большая элегия Джону Донну», 1963) ~ «…Он повидал печальный край: / В аду