Психолог Джеймс Фадиман, проводивший в Международном фонде прогрессивных исследований (МФПИ) в Менло-Парке эксперименты о влиянии психоделиков на творческие способности человека, помнит тот день очень хорошо. Письмо с приказом из Управления по санитарному надзору пришло как раз в тот момент, когда четверо его подопечных уже приняли дозу ЛСД и сеанс начался. Когда он, распростершись на полу в смежной комнате, читал письмо, «четверо молодых людей лежали, уносясь сознанием неведомо куда». «Полагаю, вы не будете иметь ничего против, если мы получим это письмо завтра», – сказал он своим коллегам. И на следующий день исследовательская программа, осуществлявшаяся МФПИ, практически вместе со всеми другими подобными программами, проводившимися в Соединенных Штатах, была свернута.

Из этой «чистки» вышло целым и невредимым только одно учреждение: Научно-исследовательский центр в Спринг-Гров, штат Мэриленд, где работали такие выдающиеся исследователи, как Станислав Гроф, Билл Ричардс, Ричард Йенсен и – до своей смерти в 1971 году – Уолтер Панке (инициатор Бостонского эксперимента). Они все так же продолжали работать, исследуя потенциал псилоцибина и ЛСД и изучая возможность их применения для лечения алкоголизма, шизофрении и, среди всего прочего, экзистенциального кризиса у онкологических больных. До сих пор остается загадкой, почему же не свернули эту довольно обширную исследовательскую программу, которая продолжала осуществляться вплоть до 1976 года, когда десятки других были свернуты. Некоторые исследователи, которым повезло не так, как их коллегам из Спринг-Гров, считают: мол, причина этого в том, что центр разрабатывал методы психоделической терапии для весьма влиятельных людей из Вашингтона, которые либо уже признали ценность такой терапии, либо уповали на определенные результаты, либо хотели сохранить доступ к препаратам. Но бывшие сотрудники центра, с которыми мне довелось разговаривать, считают эти предположения необоснованными. Однако они подтвердили, что директор центра, доктор медицинских наук Альберт Кёрланд, пользовавшийся безукоризненной репутацией среди федеральных служащих, имел в Вашингтоне весьма обширные связи и использовал их для того, чтобы еще целое десятилетие после того, как программы были повсюду закрыты, удерживаться на плаву и – доставать ЛСД, причем не откуда-нибудь, а из правительственных запасов.

Однако ни события 1966-го, ни события 1976 года не смогли положить конец психоделическим исследованиям и психоделической терапии в Америке. Вытесненные в подполье, они неявно и тайно продолжали осуществляться.

В феврале 1979 года практически все знаковые фигуры первой волны американских психоделических исследований собрались в Лос-Анджелесе, в доме Оскара Джанигера, на «встречу ветеранов». Кто-то принес с собой камеру и сделал видеозапись этой встречи, и хотя качество записи желает оставлять лучшего, однако весь разговор отчетливо слышен. Здесь, в гостиной Джанигера, мы видим таких корифеев, как Хамфри Озмонд, Сидни Коэн, Майрон Столярофф, Уиллис Харман, Тимоти Лири, а рядом с ним на кушетке с явно растерянным видом сидит Капитан, Эл Хаббард. Здесь ему 77 (или 78) лет; Эл приехал из Каса-Гранде, Аризона, где он живет в трейлерном парке. На нем полувоенная форма, но сказать, есть ли у него пистолет или нет, я не могу.

«Ветераны» предаются воспоминаниям, хотя поначалу разговор идет несколько натянуто. Оно и понятно: старые обиды всколыхнулись с новой силой. Но Лири, все такой же удивительно обаятельный и душевно щедрый, пытается всех успокоить. Лучшие дни уже в прошлом; великие проекты, которым они посвятили свою жизнь, лежат в руинах. Однако им удалось достичь чего-то более важного; с этим согласны все, иначе они не собрались бы здесь, не пришли бы на эту встречу.

Сидни Коэн, в пиджаке и при галстуке, каждому задает один и тот же вопрос: «Что все это для тебя значит?» – и тут же пробует на него ответить:

– Это взбудоражило людей, разбило в пух и прах их систему ценностей и координат, причем речь идет о тысячах, возможно даже о миллионах. А раз это так, то, как мне кажется, все было неспроста и на пользу всем.

Из всех людей только Лири спрашивает всю группу:

– Кто-нибудь из находящихся здесь признает, что были сделаны ошибки?

Озмонду (он сидит чуть осклабившись, но при этом, как англичанин, очень вежлив и любезен) не по душе слово «ошибка». Он не стал бы так говорить.

– Я бы спросил иначе… например, не мог бы кто-нибудь из находящихся здесь увидеть другие пути осуществления.

Кто-то (кто именно, я не разобрал) вмешивается:

– Ошибка была, но только одна: никто не дал попробовать это Никсону!

Наконец Майрон Столярофф решается и, повернувшись к Лири, этому слону в комнате, говорит:

– Мы были несколько обеспокоены тем, что ты делал и что только затрудняло проведение законных исследований.

Лири напоминает ему, что, как он уже говорил еще тогда, у него была совсем иная роль в этой игре:

– Давайте будем дальновидными исследователями. Чем больше мы отдаляемся, тем больше оснований у них там, в Спринг-Гров, осуждать нас. – (Ну вот, наконец появляются и ответственные.) – Я просто хочу… и надеюсь, мы все понимаем, что все мы играли именно те роли, которые были для нас предназначены, так что нет никаких там хороших или плохих парней, никакого доверия и никакой вины, вообще ничего…

– Ну… мне кажется, нам нужны люди вроде Тима и Эла, – вставляет свое слово Сидни Коэн, гениально встраиваясь в заданные Лири рамки. – Они абсолютно необходимы, чтобы что-то извлекать, вытаскивать, уносить… причем далеко-далеко – в сущности, для того лишь, чтобы двигать корабль… [менять] положение к лучшему. – И затем обращаясь к Озмонду: – Нам нужны также люди вроде вас, способные все это обдумать и изучить. И в целом мало-помалу делается маленький шажок, совершается едва приметное движение. Так что, как вам известно, я не думаю, что все могло бы получиться лучше, начни все разыгрываться по другому сценарию.

Эл Хаббард напряженно ко всем прислушивается, но ему особо нечего добавить; он просто сидит и вертит на коленях книгу в твердом переплете. В какой-то момент он вдруг заговаривает высоким голосом, заявив, что работа должна продолжаться, а запрещающие законы должны быть преданы анафеме:

– Мы должны просто продолжать свое дело. Пробуждайте людей! Пусть они посмотрят на себя и увидят, какие они. Думаю, старина Картер спокойно бы принял изрядную дозу и ничего бы с ним не случилось!

И Гарольд Браун, министр обороны в правительстве Картера, да и Стэнсфилд Тернер, директор ЦРУ, тоже. Но Хаббард не совсем уверен, что ему хочется сидеть на одной кушетке рядом с Тимоти Лири, и еще меньше, чем другие, он хочет, чтобы прошлое осталось в прошлом, иначе Лири сорвется с крючка, как бы тот ни заботился о нем, Капитане.

– О, Эл! Я обязан тебе всем, – обратился Лири к Хаббарду, источая одну из своих самых очаровательных улыбок. – Галактический центр послал тебя сюда в самый нужный момент.

Хаббард в ответ даже не улыбнулся. И спустя несколько минут вдруг сказал: