из нее изливался уже не сгоряча на этот раз, а холодно и непрерывно. Я был не согласен с ней и хотел бы тебе доверить деньги, и она сказала, отдавая мне их: «делай, как знаешь». Но я не счел себя вправе идти против ее бабьих взглядов на твое дело (я его вовсе нестрого сужу), да и на спокойствие тоже имею право…

Я тебе повторяю: ее обращение со мной стало просто невозможным!

В заключение скажу тебе, что некто Павел Михайлович Свешников1, инспектор железных дорог, очень усердствует для тебя хорошее место… и надеется. Он у меня два раза для этого был. Хоть в награду за это заклей конверт и пошли заказным. Письма теперь не пиши, задержишь вексель, а если хочешь, после напиши.

Наташу2 целую.

Любящий, хоть и ругатель, К. Леонтьев

Публикуется по автографу (ГЛМ).

1 Павел Михайлович Свешников — никаких других сведений о нем не найдено.

2 Наташа — жена В. В. Леонтьева, Наталья Терентьевна Леонтьева.

126. Т. И. Филиппову

24 февраля 1882 г.

<…> У Каткова и тени нет смелости в идеях, ни искры творческого гения, – он смел только в деле государственной практики и больше ничего. <…>

Впервые частично опубликовано в кн.: «Литературное наследство». Т. 22–24. М., 1935. С. 478.

127. Т. И. Филиппову

8 марта 1882 г.

<…> Но если бы Вы только знали, до чего мне все тошно и все скучно! Я и об России очень мало теперь думаю и, благодаря тому, что цензура кое-как меня кормит, только и думаю (как слабый и худой монах): «Как бы пОесть, пОспать и, вздОхнувши о гресех (очень искренне), Опять пОспать…» Скучно! Очень скучно! Задушили! <…>

Впервые частично опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 129.

128. О. А. Новиковой

21 августа 1882 г., Москва

12 часов ночи.

Видите, какой большой лист и какой страшный и безмолвный час? Поэтому Вы можете судить, каковы мои намерения. С чего начать? Сказать нужно так много… Времени и сил так мало… Особенно сил мало… Вот хоть бы сегодня: был у меня генерал Циммерман1, сидел долго вчера, сегодня, опять заехав, увез меня обедать с собой, и я пробыл с ним tête-à-tête[39] с половины 5-го до половины 10-го. Оба раза он говорил почти без умолка и очень умно, но все такие ужасные, мрачные вещи, не допуская даже никаких возражений и называя меня за малейший луч оптимизма (политического) больным душевно, «как почти все русские нашего времени». <…>

Мне нравится и то, что Вы так кратко и выразительно вначале вступились за Игнатьева, он мне все-таки многим нравится, и несмотря на то что он про меня лично бог знает что говорил (Филиппов сказал: «Я не позволю себе вам передать этого»), я никак не могу на него сердиться (почему не знаю?).

Moralement je ne puis pas le prendre au sérieux[40]. Ho я люблю его именно за эту политическую ненависть, которую он внушает… В этом человеке какое-то непостижимое сочетание ума и пустоты, искреннего патриотизма и самой бессовестной подлости, достоинства и шутовства, малодушия и отваги, любезности, доходящей почти до доброты, и зловредности самой несносной! Я всегда говорил, что его можно изобразить, описать, но объяснить невозможно.

Дома у меня все то же, покойно, мирно, однообразно, правильно. Николай все так же мил и довольно благоразумен, но, к сожалению, все влюблен в Феню2, которая не по вкусу мне как невеста для него, очень боюсь, что эта сама по себе хорошая девочка станет яблоком раздора между нами. Лишиться такого прекрасного и толкового юноши было бы очень тяжело и для сердца, да и для хозяйства, он во многом меня заменяет, как никто. Жена моя последнее время веселее, но привыкла вылезать из окна на улицу и назад влезать. Все соседи уже привыкли к ее «психозному» состоянию, и я не останавливал ее, пусть развлекается, бедная, мне бы только лишь заниматься не мешала. К несчастью, это увидел вчера околоточный и хотел составить акт, и должны были заплатить тогда 25 рублей штрафу за «бесчинство» ее. Отделался взяткой в 3 рубля и упросил его сделать ей притворно строгое замечание. Она перепугалась и, надеюсь, прекратит эти шутки. <…>

Ну, прощайте. Вы мне жмете руку, а я Ваши крепко целую. Все бы ничего, да здоровье все плохо, и признаюсь Вам, отлагая всякий стыд, что иногда нападает нестерпимая просто тоска от страха смерти. Ужасно не хочется умереть! Существование само дорого – как животному. Просто, понимаете, очень просто и грубо – существовать хочу!!! Боюсь, страшно, скучно… жутко… Одно и облегчает это ужасное чувство – это церковь. Как побываешь у обедни или у всенощной, ну и оживаешь. А там опять то же. <…>

Ваш К. Леонтьев

Публикуется по автографу (ГБЛ).

Ольга Алексеевна Новикова (1840–1925) – родилась в семье известных славянофилов Киреевых. Большую часть жизни провела в Англии, занимаясь общественной и публицистической деятельностью. «За то, что в лице г-жи Новиковой мы имеем дело с незаурядной женщиной, говорит уже одно ее умение привязать к себе и поддерживать дружеские отношения с такими людьми, как Гладстон и Карлейль. A dii minores[41] ее знакомства! Ведь это вся передовая Европа – Фриман, Фруд, Лекки, Лавеле, Ауэрбах, Нордау, Катков, Аксаков, Победоносцев, Солсбери, Бальфур, гр. Игнатьев, Скобелев и кого только не увидишь вокруг ее. Ее политический салон – это целый особый мир, малознакомый и непривычный для русского человека» (Белов А. Зарубежная публицистика. «Исторический вестник». 1909, май. С. 542). О. А. Новикова издала несколько книг на английском языке в защиту России. Сотрудничала в «Московских ведомостях» и «Русском обозрении».

1 Аполлон Эрнестович Циммерман (1825–1884) – генерал от инфантерии. Участвовал в завоевании Кавказа и Средней Азии. В Крымскую войну был начальником штаба севастопольского гарнизона. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. командовал корпусом.

2 Феня — прислуга в доме Леонтьевых.

129. О. А. Новиковой

10 октября 1882 г., Москва

<…> Без Николая все будет очень, очень трудно. У меня, кроме его, нет вовсе помощи. Денег у меня, как водится, не было ни рубля [нрзб.], когда все обнаружилось и когда родители ее1 дали свое согласие. Но по совету Никодима2 я решил собирать [нрзб.]. По его же совету написал граф. Толстой (Анне Георгиевне, на Садовой)