Может, отправить туда часть янычарского войска? Пусть полягут – и ему спокойнее будет, и этому нахалу опять же зубы показать…

Или не отправлять? Ну не может он сейчас себе позволить неудач в войне, не может. Свергнут же!

А жить-то хочется…

Значит, будем торговаться. Пусть возвращает захваченные крепости по берегу, Перекоп, опять же Керчь, а там посмотрим…

* * *

– Государыня, донесение!

Софья даже не шелохнулась. Из-за каждого донесения дергаться – заикой станешь. Тут работы невпроворот, а она волноваться будет? Да системе прокачки царских нервов индийские йоги позавидуют! Им за жизнь столько стрессов не испытать, сколько ей за неделю!

– Что случилось?

– Государь к нам скачет!!!

Вот теперь подскочила и Софья:

– Что?! Когда?! Откуда?!

– Голубиная почта пришла, говорят, что батюшка наш уже из Тулы выехал, к нам летит!

Софья широко перекрестилась на ближайшую икону.

– Наконец-то! Слава тебе, господи! Живой!!!

И как была, упала молиться на колени. Имидж, знаете ли. Живешь в Риме – иди в баню. Девушки переглянулись и оставили ее одну. А Софья, тут же бросив бить поклоны, скорчилась на полу. Устала…

Кто бы знал, как она устала от злобных боярских глаз, от шепотков за спиной, от постоянной готовности показывать клыки, от публичности… Да просто – устала. Вот Лешка приедет – и она часть обязанностей честно отдаст ему. Пусть сам с боярами бодается… бар-раны! Хотя нет. Козлы, козлищи и козлодои!

Но до того надобно еще один спектакль разыграть, чтобы никто и никогда, и даже не подумал…

Софья еще раз глубоко вздохнула и отправилась распоряжаться. Молитве время, делу – жизнь.

* * *

Григорий Ромодановский ехал, не торопясь. Надобно сегодня «загон» навестить, почитай, уж дней десять не был. Да и просто проехаться, промяться полезно.

Загоном именовали несколько бараков, в которых содержались пленные татары. Перед тем как отправить их на Русь, на строительство канала али еще куда, их выдерживали в течение трех дней, заставляли вымыться в бане, сбривали все волосы на голове, давали новую одежду. Разве что в зад не заглядывали.

Да и не только с татарами то проделывали, с пленными русскими – тоже. Два барака было для татар, два для полонян, для мужчин и женщин отдельно. Высокая изгородь, баня рядом, своя кухня, колодец…

Ромодановский сначала понять не мог, к чему такие предосторожности, но потом один из «троянских коньков» объяснил. Мол-де, кто их знает, чем они в своих степях немытых болеют? Ни к чему сие на Русь тащить.

Чудит, конечно, царевич, но спорить с ним Ромодановский не собирался – его дело, царское.

Устал он с этим Азовом, что та собака. А куда деваться? Надобно – вот и делает. Хорошо хоть в Азов прибыло еще четверо царевичевых воспитанников – или уже царских? – и они тянули на себе кучку дел. Хоть высыпаться иногда удавалось. Или пообедать не на бегу. Нет, можно бы и иначе, только вот Гришка Ромодановский отродясь не халтурил и спустя рукава никакое дело не делал.

А вообще – странно. Из загона уже второй день ни вестей, ничего не было.

Отчего?

Птица – и та не прилетала, вот и решил Григорий сам проехаться.

Налет?

Али бунт?

Только не ожидал Ромодановский, что, когда он подъедет к частоколу, тот его встретит запертыми воротами. Но все тихо было, дымок курился, съестным пахло. Но почему…

Заколотить в ворота никто не успел. Из-за частокола взвился высокий мальчишеский голос:

– Батюшка боярин, там вы?

– Митька, ты что творишь?!

Царевичевых воспитанников Ромодановский уже по голосам опознавал. Всего-то четверо их, как тут не разобраться? А уж сколько они на себе тянут…

– Беда, батюшка боярин. Тут, кажись, чума.

Ромодановский себя не видел в этот момент. Но с трудом удержался, чтобы не поворотить коня и не дать ему шпор.

Чума.

Черная смерть.

Болезнь сия и города выкашивала. И вот она… рядом!

Господи, помилуй!!!

– Ми… тька…

– Батюшка боярин, я думаю, что это она, но рисковать не стоит. Пока я не буду уверен в обратном, никто отсюда не выйдет. Ворота мы изнутри заперли, а ты направишь людей, чтобы снаружи подперли. Чтобы никто не вышел раньше, чем опасность минует.

По мнению Ромодановского, стоило бы обложить всю загородку соломой да поджечь. Но… там же не только татарва была, там и свои, православные, и мальчишка…

– Ты… останешься?

Голос дрогнул, изломался:

– Да, батюшка боярин. – Митька говорил спокойно и твердо, никогда раньше Григорий такого голоса у ребенка не слышал. Да и какой там ребенок?! Почитай, не каждый взрослый на такое решение способен.

– Может…

– Это с воздухом передается, Ибрагим говорил. А если я уже заражен? В Азов смерть принести?

Григорий аж пошатнулся.

С воздухом?! Господи всемилостивый…

– Так что не приближайтесь никто к частоколу. Припасы и прочее нам надобно через забор перекидывать, лучше с наветренной стороны. Со мной тут людей достаточно, справимся.

– А коли перерезать эту степную саранчу?

– Так болезнь-то останется. С кровью, воздухом, теми же крысами да блохами. А потому не надобно. Хорошо, что оно не рядом с городом. Батюшка боярин, на коленях прошу… послушай меня! Ведь все ляжем, ежели что не так…

И таким голос стал у мальчишки, что Ромодановский только головой покачал.

– Не по-божески это!

– Бог простит! Мне, боярин, придется остаться тут. А пока все, кто в городе, должны в бане париться хотя бы раз в день, траву душистую жечь да при первых намеках на болезнь в домах своих запираться и носа на улицу не казать. Платок на двери вывесить – и ждать, пока к ним лекари придут. А кто не делает так – рубить нещадно! Иначе все тут ляжем.

Ромодановский вздохнул.

– Ты как будто больше знаешь? Откуда? Или вас и лечить учат?

– Нет, боярин. Не учат. Только нескольких, кто к сему делу талант имеет и призвание. Но рассказывать – рассказывали. Лично царский грек, Ибрагим. Приходил к нам, объяснял, что делать надобно, а уж когда нас сюда послали – вдвойне.

– Неужто знал кто заранее?

– Не знал, боярин, а предугадал. Что чума, что оспа приходят туда, где людей много, грязи….

– Вот о чем речь… Ладно. Остальные ребята знают, что делать надобно?

– Должны знать. Скажи им, пусть карантин вводят.