– Спасибо! – выдохнул он, успокаиваясь.

– Пожалуйста, – проворчала «скво».

Помолчав, Григорий глянул в мою сторону и горько усмехнулся.

– Еще недавно я верил обещанию Калугина перевести меня в ПГУ. А я же знал, знал, что он предатель! И все равно, решил воспользоваться случаем. И кто я после этого? – погладив свою щеку, он болезненно поморщился: – Хорошо ты мне врезал, аж мозги сполоснуло!

– Ты все это время скрывался? – подала голос Марина.

– Прятался, – скривился Григорий, – ушел на дно, как подводная лодка… Воняю теперь.

– Можешь воспользоваться моей ванной… – предложила «скво» без особого желания.

– Нет-нет! – поспешно ответил Ершов. – Знаю одну дачку, а при ней банька. Растоплю, как полагается, приведу себя в порядок…

– Планы есть? – спросил я. Последние несколько минут я стал ощущать Ершова очень хорошо. Это был другой человек, операция на сознании прошла успешно.

– А какие у меня планы? – вздохнул Григорий. – Вымоюсь, наглажусь – и к Первенцеву. Ему решать с моими планами… Ладно, пойду я… – Поднявшись, он забормотал: – Натоптал тебе тут…

Слабость из меня уходила понемногу, но не потакать же ей. Наклонившись, я поднял табельное оружие Ершова, встал и протянул ему.

– Держи.

Григорий болезненно сморщился, но осторожно принял «макаров» и как-то стыдливо запихал в карман.

– Ну, пошел я…

– До свиданья, – сказала Марина.

Ершов заулыбался до того по-детски, что меня даже жалость «пробила».

– До свиданья! – торопливо сказал он и скрылся за дверью.

А мы с Мариной сидели и молчали.

– Ну что? – я начал вставать, глядя на девушку. – Пойдем гулять?

– Пошли! – встрепенулась «скво». – А то уже два скоро!

Пятница, 4 января 1975 года, вечер,

Москва, улица Чайковского

На этот раз неведомые боги пространства смилостивились над Келли и не стали его мучить головными болями после перелета через океан. Посольский лимузин мягко катил из Шереметьева, и Дэвид ощутил удовлетворение – негатив покинул его, облез, как старая краска, облупился с души шелухой.

В принципе, и Рождество он провел, как полагается – с индейкой под клюквенным соусом да с яблочным пирогом. В счастливом одиночестве. Наверное, тогдашнее умиротворение и пригладило чувства, осадило муть. Ну, и слава богу.

Келли давно препарировал свою природу – в нем вечно боролись два начала, подталкивая и осаживая, пихая на подвиги и удерживая дома. Поддашься лени, отдохнешь, отсидишься за прочными стенами, наслаждаясь покоем, а через день-другой уже чувствуешь беспокойство. Выдержать можно неделю, не дольше – дурацкому организму станет не хватать адреналина, всех этих опасностей, тайн и хождений по лезвию, когда нет полутонов и оттенков – мир делится на черное и белое, а твоя задача – пройти дистанцию, уворачиваясь от холодного оружия и вжимаясь в грязь, всем своим трясущимся нутром ощущая, как свистят пули, выпущенные из оружия огнестрельного. Разумеется, опять кончается терпение, и ты снова жаждешь тишины, горячей ванны, бурбона на два пальца и контрабандной сигары.

И вот минула очередная неделя покоя и умиротворения…

Келли усмехнулся: «И снова в бой, – как писал тот русский поэт…» А в Советской России бой начинается прямо в аэропорту, как только удастся миновать пограничный кордон. Сразу возвращаются полузабытые настороженность и готовность уйти с линии огня. Или открыть огонь на поражение…

За окном поплыли московские улицы, украшенные иллюминацией, но все равно казавшиеся голыми и пустыми без рекламных огней. В этом Келли находил особенный советский шарм, смелое противоборство с бездушной куплей-продажей, давным-давно завладевшими Западом. Вот только поверить в то, что коммунисты предпочитают мелкобуржуазные радости человеческим отношениям, мешали иные приметы – идеология напирала со всех сторон: со стен домов, с перекрестков, с растяжек над улицами. Везде, повсюду трепетали красные флаги и крошечные флажки, профили Ленина, а то и всей большевистской троицы, считая Маркса с Энгельсом. Еще советские мастера пропаганды и агитации обожали громоздить серпы с молотами… «Тоже своего рода реклама!» – усмехнулся резидент. Но сейчас, поздним вечером, вся эта nagliadnaya agitatsia словно попряталась, скрылась в темноте.

Легкий стылый ветерок мел поземкой, завивая конфетти и петли серпантина. Минул Новый год, промелькнул между полуночью и первой секундой 1975-го, а ждать ли нового счастья?..

– Русский Новый год – это что-то среднее между нашим Рождеством и Днем благодарения, – бодро сказал Джек Даунинг, проявивший инициативу и встретивший Келли в аэропорту. – Кстати, как отметили Рождество?

– В тишине и покое, – усмехнулся Дэвид и покосился на Джека.

Даунинг числился гражданским помощником атташе по вопросам обороны в посольстве США, а на деле подчинялся ему. Как там русские говаривают? Инициатива наказуема?

Келли усмехнулся, но не стал тут же «грузить» подчиненного – напряжение все не отпускало его. Вокруг притаилась Москва…

Но вот «Линкольн Континентэл» свернул на улицу Чайковского, и далеко впереди высветилась ступенчатая громада посольства. Станция…

Дэвид шумно выдохнул. Преодолев мрачные, негостеприимные воды, он высаживается на Острове Свободы…

Резидент покривился, вспомнив, что так Фидель прозывает Кубу, и тут же исправил ошибку – он въезжает в цитадель Демократии…

Лимузин притормозил, сворачивая, и вкатился во внутренний двор посольства. Всё, они на территории Штатов! Здесь даже дышалось легче…

– Пошли, Джек, разговор есть.

– Да, шеф…

В гулком коридоре резиденту встретился сам посол.

– Хэлло, Дэвид! – бодро сказал Стессел.

– Хэлло, Уолт, – кивнул Келли, отделавшись такой же дежурной улыбкой – посол будто в зеркало глянул.

В кабинете атташе все еще горел свет, и мисс Петерсон, приписанная к консульскому отделу, суетилась, наводя порядок с папками и бумагами.

– Хэлло, Марта! – бросил Дэвид, валясь в кресло. – Фу-у…

– Ох, я не успела прибраться, шеф!

– Пустое! – отмахнулся Келли. – Присаживайся. Устроим, как русские говорят, «летучку».

– Пьятиминютка, – выговорил Даунинг.

Дэвид откинулся на мягкую спинку и забарабанил пальцами по краю стола, постукивая перстнем.

– Колби дал новое задание, – заговорил он деловито. – Нужно найти одного молодого человека. Здесь, в России. Вернее, на Украине, но это одно и то же. Его зовут Миха.

Открыв кожаную папочку, Келли передал Джеку фотографию объекта – длинные черные волосы, нос с горбинкой, чувственные губы, жесткая линия подбородка.