Но нужно быть осторожным – оставшаяся парочка скоро вернется. Ему послышались голоса у костра. Шелли задумчиво прикусил губу.

Наконец он произнес:

– Подожди здесь, Иф. Я сейчас вернусь.

Он доковылял до генератора, покачал его, чтобы проверить, остался ли внутри бензин. Остался. Шелли спустился в подвал и нашел там пустую банку. Затем, открутив крышку генератора, перелил горючее.

А после вернулся к Эфраиму и сказал:

– Не могу вырезать его, Иф. Слишком увертливый. Единственный способ достать его – сжечь дотла.

Глаза Эфраима на окровавленном лице широко распахнулись и побелели. Слова Шелли прозвучали настоящим откровением. Ничего разумнее он никогда не слышал. Огонь очищает все.

Шелли поставил банку на стол.

– Сожги его. Это единственный выход, друг. – Он с нежностью коснулся содрогающегося лица Эфраима. – Ты ведь об этом знаешь, правда? Ты мой самый лучший друг.

Эфраим сглотнул. Казалось, что он вот-вот отмахнется от похожих на личинки пальцев Шелли, но те сами собой опустились. Шелли протянул ему зажигалку для мангала.

– Не надо, – сказал Эфраим, вытаскивая «Зиппо». – У меня своя.

Он взял банку и поднял ее над головой. На миг она замерла в воздухе. Лицо Эфраима вздрогнуло, словно под напором глубоких внутренних сил, а затем расслабилось.

– Спасибо, Шелли, – произнес он. – Ты единственный, кто понимает.

Рука Эфраима наклонилась, чтобы пропитать плоть бензином.

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, когда Ньютон и Макс прибежали к хижине, Эфраима уже охватило пламя.

Огромный огненный конус окутал тело мальчишки, и тот внезапно стал казаться маленьким и съежившимся.

Лишь когда ребята выскочили на поляну, до них постепенно дошло, что же они видят. Оба замедлили ход, словно автомобили, подъезжающие к неудобной стоянке. Ужас породил слабость в ногах.

Эфраим пылал.

Стремительно превращался в обугленное чучело.

Все внутри мальчишек вопило, требуя что-нибудь сделать, но что, Господь милосердный, они могли сделать? Сама идея крикнуть ему, веля остановиться, упасть и начать кататься по земле, казалась чистым абсурдом.

Пламя оранжевыми крыльями взметнулось над плечами Эфраима. Он стал таким легким и раскаленным, что мог бы взлететь, словно искра над костром. Его объятые огнем руки вращались, вырисовывая в воздухе перекошенные круги. От мельтешащих ног исходил такой звук, точно кто-то рвал в клочья тончайший шелк. Макс с ужасом разглядел, что Иф вдыхал пламя – огонь проник в легкие и поджег их.

Эфраим рухнул на землю. Ноги продолжали брыкаться, как будто он пытался перешагнуть через невысокую преграду.

Когда ребята наконец включились, было уже слишком поздно – но ведь иначе и не бывает? Макс бросился в хижину. Не обращая внимания на лежащих в ней мертвецов, схватил спальный мешок. Прибежал обратно и набросил его на Эфраима, свернувшегося калачиком на сухой траве. Из-под краев спальника поплыли струйки дыма. Одна нога Ифа торчала наружу. Черная подошва ботинка спеклась, став гладкой и блестящей, будто покрышка гоночного болида. На носке плясал одинокий язычок пламени.

Когда Макс откинул спальный мешок, с первого взгляда стало ясно, что Эфраим мертв. Жар скрутил его тело, точно брошенный в огонь целлофановый пакет, – бедра плотно прижало к груди, будто у эмбриона. Казалось, что жар приварил коленные чашечки ко лбу. Одежда или сгорела, или до самой кожи оплавилась от жутких алхимических процессов. Он весь обуглился, как забытое в духовке блюдо. Лицо стерлось, словно у манекена, к которому поднесли паяльную лампу.

– О господи, – произнес Ньютон. – Ох, Иф, Иф…

Грудь Макса стиснуло безжалостными железными обручами. Дыхание стало прерывистым и неглубоким. От шока он мог лишь пялиться на тело, взглядом просверливать в нем дыру.

– Где же, черт возьми, Шелли? – произнес Макс.

Левое веко начало странно подергиваться – мышцы то сжимались, то расслаблялись: казалось, он пытается подмигнуть, но никак не может справиться с лицом. Макс почувствовал закипающий внутри гнев – именно так, по его мнению, и должно происходить. Напряжение превращало страх в ярость, как давление превращает уголь в алмаз. Страх – внутренняя эмоция, она заперта в тебе. Надо выпускать ее наружу. Для этого ты превращаешь ее в ярость – наивысшую внешнюю эмоцию.

Ярость нужна лишь для того, чтобы на чем-то сосредоточиться. Неужели вот так Иф и шел по жизни – борясь с гневом, который был дальним родственником полнейшего безумия?

Из-за хижины показался Шелли. При виде его грудь Макса дернулась от внезапного потрясения.

Шелли выглядел так, словно кто-то нашел у него на спине потайную молнию, расстегнул и содрал с костей тридцать с лишним фунтов мяса, прежде чем снова застегнуть обвисшую оболочку. Да и кровь на руках невозможно было не заметить.

– Привет, парни, – дружески помахал Шелли. Голос его звучал чуть насмешливо.

– Ты. – Макс ткнул в его сторону пальцем. – Где ты был?

– Нигде особо.

Взгляд Шелли упал на Эфраима. Если в нем и мелькнула какая-то эмоция, то лишь сухое отвращение. Таким взглядом автомобилист одаривает сбитое животное на обочине.

– Где, черт возьми… – слова вырвались наружу вместе с громкими разъяренными выдохами, – …ты был?

Шелли, засунув руки в карманы, пожал плечами – беззаботный, сводящий с ума жест. Фурункулы размером с бомбочки для ванной пульсировали на его шее там, где были миндалины.

– Держись от него подальше, – шепнул Максу Ньют. – Он заразился.

Но ярость поглотила Макса целиком. От Шелли несло бензином. Он что-то сделал.

– Что ты натворил, Шел?

Макс задумался о том, что же они, на самом деле, знают о Шелли, о долговязом скрытном парне, который держится особняком со своей внутренней жаждой уверток и тайн. Остальные ребята терпели его, но не называли другом. Над ним не смеялись – но не потому, что он не был посмешищем, со своим глупо приоткрытым ртом и потрясающей неспособностью понимать даже самые простые шутки.

– Держись от него подальше, – повторил Ньют чуть громче.

Но Макс продолжал наступать. Он никогда по-настоящему не дрался. Иф все время попадал в переделки. Уж в этом он хорош. И бесстрашен… Он был бесстрашен. Ох, господи. Для Макса это не просто драка, а нечто большее – так подсказывала ему кислота, закипавшая в венах.

Он потянулся к Шелли. Хотел вцепиться в горло и сжимать, пока не лопнет трахея. Здесь не было взрослых, которые могли его остановить. Кроме того, кто сказал, что взрослый не повел бы себя так же?

Рука Шелли выскочила из кармана. Блеснул металл. Боль обожгла Макса чуть выше тазобедренной кости.