Когда в прошлом году в Шарлоттаун приехала ярмарка, на нее отправились и Макс с Эфраимом. Отец Макса довез их и купил по связке билетиков – любезность, которую мать Эфраима приняла со стоической благодарностью. Мальчишки прокатились на «Зиппере», их позвонки восхитительно пересчитало на «Комете», древних деревянных горках, которыми управлял оператор с вытатуированной на лбу паутиной – крошечный черный паук спускался к кончику носа по бледно-голубоватой нити, которую можно было принять за вену. Объевшись вафельными рожками и пирожными «муравейник», ребята наткнулись на шоу уродов, проходившее на задах ярмарки, в маленькой палатке в бело-голубую полоску. За три билетика с каждого они вошли в тесное темное помещение, пропахшее конским навозом и еще каким-то, не поддающимся описанию запахом. Уроды вышли на сцену под немногие благоговейные, а в основном брезгливые охи провинциальной толпы.

Максу вспомнилось, как он подумал тогда: «Уроды? Почему они позволили так себя называть?» Эти люди вовсе не выглядели уродливыми. У них, конечно, были татуировки и пирсинг, но ничего такого, что при встрече на улице заставило бы вас удивиться. А вот то, что трюкачи проделывали со своими телами, было действительно чудаковато. Один парень так глубоко вставлял в ноздрю шестидюймовую насадку электродрели, что острие, наверное, щекотало ему мозги, а затем засунул туда же металлический крюк – на таких в витрине мясной лавки висят ощипанные куры – и вытащил его через рот. Другой парень жевал лампочки и втыкал в руки длинные стальные иглы, насаживая себя точно жука на булавку.

Макс пришел в ужас – чего, как он предполагал, и добивались этим шоу. А вот Эфраима заворожило. Раньше Макс уже видел у него похожий взгляд. В конце концов, Эфраим был дьяволом бешеным. Парнем, который спрыгнул на велосипеде с волнолома и, не рассчитав, сломал ногу. Макс потом сидел с ним в реанимации. Нога свисала под безумным углом и смотреть на нее было больно. Однако сам Эфраим был в восторге. «Зацени, Макс, зацени… У-у-ух», – повторял он со странной улыбкой. И едва сняли гипс, вернулся на волнолом ради новой попытки. У его мамы, наверное, постоянно случались приступы истерики, но Иф всегда был таким.

Макс считал, что эти безумные трюки, должно быть, прогоняли гнев друга – теория вытеснения, которую демонстрировали им на уроке естествознания. Но проблема в том, что Бог дает тебе только одно тело. Что ты с ним творишь – твое дело, но истина, как ее понимал Макс, заключалась в следующем: ты кидаешься на мир – мир дает сдачи. И побеждает. Поэтому стоит хорошенько позаботиться о том, что дал тебе Бог. До Ифа эта идея никогда не доходила.

Когда ребята вышли на залитую солнцем поляну, Макс сначала решил, что Эфраима убили.

Кто-то или что-то застало его здесь и набросилось. Но потом Макс увидел раны – не колотые, а вырезанные и проверченные – и швейцарский нож, зажатый в ладони Эфраима. «Как можно так поступать с самим собой?» – подумал Макс. Но он хорошо знал своего друга. Возможно, даже лучше, чем кто-либо на земле. Так что он понимал, как.

Мальчики нависли над своим товарищем по отряду. Ньютон коснулся груди Эфраима, которая слабо поднималась и опускалась. На руке и ноге виднелись большие грубые и глубокие раны. Кровь свернулась в пятидюймовом полумесяце, вырезанном на боку. Разрез был неровным, но постепенно углублялся, как будто тот, кто его нанес, стал смелее, едва потекла кровь. Самой жуткой была длинная извилистая ссадина на лице: она начиналась в небольшой впадине на виске, шла вниз вокруг глазницы, рассекала кожу на щеке – так глубоко, что острие ножа, наверное, проткнуло ее насквозь, – затем снова выходила и очерчивала челюсть, прежде чем исчезнуть в середине подбородка. Метка безумия. Смотреть на нее было жутко.

Ньютон задышал тяжело и часто:

– Кто это сделал?

– Он сам, – ответил Макс, почти затаив дыхание. – Это сделал Иф. Сам.

– …Зачем?

Веки Эфраима затрепетали. Он слабо кашлянул и произнес:

– Они внутри меня. Или… Может быть, только один из них. Но он там. Га-а-а-адина…

Макс беспомощно посмотрел на Ньютона.

– Внутри тебя ничего нет, Иф.

– Ошибаешься. – Дыхание Ифа воняло, как стухшая на солнце печень. – Я его видел. – Он облизнул губы, и, к своему ужасу, Макс заметил сквозь дыру в щеке, как шевельнулся корень языка. – Он очень умен. Не дает себя хотя бы рассмотреть или прикоснуться, сразу ускользает. Но знаешь, что будет, если я наделаю достаточно дырок? Ему станет негде прятаться.

От сумасшедшей уверенности в голосе друга на спине Макса выступил ледяной пот. Его взгляд упал на рацию – пластиковый корпус был заляпан кровью. Макс вновь посмотрел на Эфраима, который проследил за направлением его взгляда, а теперь отвернулся, отказываясь встречаться глазами. Но эмоции, наполнявшие их, Макс интуитивно распознал – смесь печали, стыда и чего-то еще, чего-то гораздо более мрачного.

– С кем это ты разговаривал? – спросил Макс, а когда Эфраим не ответил, добавил: – Ты не похудел. Ты выглядишь как раньше, Иф.

«Почти», – подумал он с тошнотой.

Дело в том, что Эфраим мало изменился с тех пор, как они прибыли на остров. Потерял несколько фунтов, но с остальными было то же самое.

– Он внутри меня, – сказал Эфраим.

– Откуда тебе знать? – спросил Ньют.

– Маленькая птичка напела, ясно? – Эфраим сплюнул красным. – Так что я знаю.

В его голосе звучала пятая стадия принятия неизбежного – таким он мог бы рассказать, что у него неоперабельный рак мозга. Макс решил, что сопротивляться не стоит. Как говорил его отец, невозможно спорить с тем, кто уже принял решение. Они с Ньютоном обменялись понимающими взглядами, и молчаливый договор был заключен. Если Иф верит в то, что у него внутри червь, ладно, они с этим пока согласятся. Все, что угодно, лишь бы он не резал себя.

Ньютон достал из рюкзака аптечку первой помощи. Салфетки, пропитанные перекисью и йодом – размером не больше тех, которыми протирают руки после жирной пищи, – пластыри, рулон марли толщиной не больше стопки четвертаков. Ничтожно мало на самом деле, когда сталкиваешься с подобным телесным опустошением.

Макс попытался перевязать рану на щеке Эфраима. Тот закричал – потрясенно заблеял – так громко, что Макс отдернул руки.

– Чего ты хочешь, Иф?

Эфраим посмотрел на него умоляющим взглядом:

– Вытащите его из меня.

– Как?

– Ньют, у тебя нож лучше моего. Эта штука глубоко зарылась. Потребуется лезвие подлиннее.

Ньютон прикрыл рот ладонью. Он не мог даже представить, как копается в Эфраиме, отыскивая то, чего, как он понимал, никогда не найдет. Во всяком случае, не после истории с черепахой. И вообще никогда.

– Я не могу этого сделать, Иф.

– Мямля. – Эфраим выплюнул это слово, точно яд. – Макс, твой отец режет людей, верно? И ты помогал скаут-мастеру. Ты сможешь это сделать.