Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мгновенно оценив обстановку, Кулаков приказал Шутову с ведомым обезвредить «хеншель», а сам повел всю группу на бомбардировщиков.
— Тимур, за мной! — скомандовал Шутов и отвалил вправо. — Атака!
— Понял!
«Хеншель», не мешкая, огрызнулся: огненный пунктир пулеметных выстрелов, скользнув над сверкающей в лучах солнца кабиной Шутова, как бы замедленными наплывами протянулся по левому борту «яка» Тимура.
Спеша на выручку корректировщику, со стороны солнца вынеслась пара «мессершмиттов».
— Тимур, руби «хеншель», я прикрываю!
«Наконец-то свобода действий!» И Тимур откликнулся так громко, что заглушил все помехи бормочущего, потрескивающего, наигрывающего эфира:
— Понял! Выполняю!
Спикировав и тут же взмыв по выгодной кривой, Тимур расчетливо вывел истребитель в хвост «хеншеля», но поймать его в перекрестие оптического прицела оказалось не так-то просто. Немецкий пилот был, видимо, опытным: увернувшись, сам послал пулеметную очередь. Светящаяся трасса почти вплотную прошла над фонарем «яка».
Тимур поднырнул под брюхо «хеншеля» и, резко потянув ручку на себя, бросил истребитель вверх, на крутой горке накрыл фигурку корректировщика перекрестием, как сетью.
Вот он, враг!
В бесстрастном стеклышке прицела фигурка «хеншеля» постепенно увеличивалась, разбухала…
«Не торопись, Тимка, ближе… ближе…» Размах крыльев готов был выйти за пределы линзы — и всей силой больших пальцев истомившихся рук нажал он на гашетку.
«Хеншель» вспыхнул мгновенно. Силясь удержаться, в отчаянном рывке попытался сбить еще слабые языки огня, но Тимур развернулся и повторил атаку.
В прицеле горит, но не падает хищная птица.
— Врешь, упадешь! — Ив руке с новой глухой силой отдалось: «Дук-дук-дук-дук-дук…»
Кончено. Косматое облако черного дыма вырвалось из свалившегося на крыло «хеншеля», и вся его потерявшая опору в воздухе махина беспорядочно устремилась вниз.
Первый возглас был не торжеством одержанной победы, а вскриком острого беспокойства:
— На помощь к Ивану!
Бой истребителей шел на вертикалях. Пара «мессеров», казалось, в беспамятстве носилась за остроносым «яком», не в состоянии ни поразить этот верткий истребитель, ни оторваться от него, чтобы не быть самим пораженными.
Тимур с лета разорвал незримую нить замкнутой кривой, разрушив тем самым заданный немцами ритм их безуспешной карусельной погони за «яком». Обнаружив на своем пути второго противника, «мессеры» тут же поспешили удалиться, видимо, поняв: корректировщик сбит, бой ими проигран.
Группа Кулакова вернулась без одного самолета: «як» ведомого комэска был поврежден и сел, едва дотянув до позиций своих войск. Зато в актив эскадрильи записали «хеншель» и двух «лапотников», как насмешливо прозвали фронтовики Ю-87 за их неубирающееся шасси с громоздкими обтекателями.
Только приземлившись на своем аэродроме, Тимур осознал, что в его боевой биографии свершилось главное — им одержана первая персональная победа. Летчики окружили его, поздравляли с жаром и товарищеской искренностью. Кулаков долго тряс ему руку, приговаривая:
— С первым личным трофеем!.. Не сомневался!.. Горжусь!..
А Иван, обнимая и тиская его, нашептывал в. ухо:
— Снайперски, ей-ей, снайперски! Свалить «хеншеля» — это ж, кедровые шишки, не цигарку выкурить!
Подоспевший комиссар эскадрильи Дмитриев, пробившись в тесный круг, объявил:
— С КП наземных войск только что радировали Куцевалову: благодарят от лица всех окопников за сбитый корректировщик, успевший намозолить глаза и натворить немало бед.
На шум вернувшихся с боевого задания истребителей поспешила медсестра. Выпрыгнув из укрытой под навесом крайнего капонира санитарной машины, Тоня на ходу оглядывала возбужденных летчиков и взволнованно думала: «Где же он? Что-то его не вижу…»
Всей тесной группой двинулись на КП полка, к Бате. И тут-то она увидела его, смущенного, в расстегнутом и сбитом на затылок шлемофоне, с выбившейся на чистый лоб пшеничной прядкой и с оголенной белой шеей, на которой у горла алели два надавленных кружочка — следы от ларингофонов.
Прошли мимо, он скользнул по ее лицу обидно невидящим взором. И только кто-то из задних запоздало оглянулся и крикнул:
— Привет, Тонечка! Отбой твоему хозяйству! Потери — один «як»-подранок. Но не пугайся — пилот цел и невредим, на попутных доберется!
Тоня опечаленными глазами смотрела им вслед, а когда они скрылись в землянке, рассеянно вынула из кармана шинели матерчатый комочек, развернула его. Кисет с недоконченной вышивкой. Даже игла с красной ниткой воткнута в последнюю букву: «Тимур, живи и побеж…» Она вернулась в машину, подсела к окошку и продолжила вышивку. Под иглой постепенно выписались еще три буквы: «…дай».
Дверь открылась, вошла женщина-врач. Тоня быстро свернула и спрятала кисет в карман.
2
Приближался обед. Машина привезла свободных от боевого дежурства летчиков в поселок. Тимур, прежде чем зайти в столовую, прошелся по улице, все еще находясь под впечатлением своего первого успешно проведенного воздушного поединка. «А ведь здорово я его снял! — Но сразу же приструнил себя и даже остановился. — Что за телячий восторг!»
И тут на Большой Садовой, у дома № 12, его неожиданно окликнули:
— Тимура! — У калитки стояла Анка, и в ее глазах светилась радость, — Когда ж придешь стричься? Обещал же!
Все стало на свои места: он после возвращения с задания приехал в столовую; она, Анка, напоминает о своих ножницах парикмахера. Подошел и пожал ее по-детски маленькую ручонку.
— А хоть сейчас!
— Ой, так пошли же! Только что подстригла своего командира, и тебя, Тимура, замечательно подстригу!
Пока входили в дом, она успела сообщить, что здесь, у местных Лобачевых, разместились «на пожитье и работу» инженеры и техники БАО. В одной из комнат, куда они вошли, за тесно сдвинутыми столами сидели штабные работники батальона, занятые своими гроссбухами и ведомостями.
— Проходи в ту комнату, Тимура, я сейчас. — Она кивнула на смежную дверь.
В соседней комнате Тимур присел на скрипучий венский стул, осмотрелся. Некогда царивший здесь провинциальный уют нарушен казарменным строем нескольких коек, по-армейски застланных серыми одеялами. О былом житье напоминали лишь горшочки с геранью и резедой да незатейливая симметрия рамок с семейными фотографиями на стенах.
Тимур почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. В дверях стояла женщина в валенках и наброшенном на плечи платке и вопросительно смотрела на незнакомого летчика. Тимур встал:
— Я Анку дожидаюсь… — и провел рукой по волосам.
— A-а… Наша Нюрочка мастерица… — И вздохнула глубоко. — Совсем девчушка, а видите — при настоящем деле. Сирота она.
— И давно? — непроизвольно вырвалось у Тимура.
— Нюрина мать померла еще до войны, а отец совсем недавно погиб под Старой Руссой. Рядовым бойцом воевал…
Анка вошла порывисто, весело объявив:
— Следующий!
Без шлема ее головка с аккуратно причесанными волосиками показалась еще более детской и беззащитной.
— Покажи,
