Нюрочка, лейтенанту, на что способны твои талантливые руки! — Женщина матерински улыбнулась ей и вышла.

— Хозяйка наша… — сказала Анка. — Прошу, Тимура, снимай реглан и садись поближе к окну.

Сидел смирно и смотрел на сказочный лес, нарисованный морозом на оконных стеклах, а ножницы ценькали над его головой, сбрасывая на пол светлые прядки волос.

— Вот и все, Тимура! — Она осторожно сняла полотенце, протянула крохотный кругляшок зеркальца, а сама пошла за веником.

— Анка, да у тебя и в самом деле талант! Быть тебе…

— Не, не, Тимура! — появляясь в дверях, протестующе замахала она веником. — Стрижка-брижка — временно. Меня Тоня медицине обучает.

Потом они оделись, вышли на скрипучую под ногами морозную улицу, и он неожиданно заговорил о ее будущем:

— Кончится война, пойдешь учиться, Анка. Тебе по душе медицина? Это замечательно! А пока воюем, крепись, не унывай. Рядом с тобой твои товарищи, боевые друзья. И помни, Анка, за твоего отца мы отомстим.

Она слушала, смотрела на него большими глазами и согласно кивала.

— Теперь, Анка, пойдем. Буду расплачиваться.

— Ой, чо ты, Тимура?! Такое скажешь! Никаких расплачиваний!

— Я еще не обедал, а мне кое-что вкусное полагается на третье. От угощения не отмахиваются!

Но в летную столовую войти она наотрез отказалась, и он погрозил ей пальцем:

— Минутку, только смотри не удери! — и, хлопнув дверью, скрылся. Ему хотелось сделать что-нибудь приятное этой обездоленной войной девочке.

Минуту спустя он вышел, держа в руке и протягивая ей шоколадку в голубой обертке. И тут-то их перехватил Иван Шутов:

— Вот ты, оказывается, где пропадаешь — в компании с дамой! А я с ног сбился — ищу. — И к Анке: — Он у нас сегодня именинник — фашиста сбил! А в такой день я без своего напарника просто не могу.

— Ой, Тимура! Все время про мою учебу говорил, а про свою победу ни словечка — честно, да?

— Иван, знакомься, — смеясь, сказал Тимур. — Анка-золотые руки! Смотри и оценивай ее работу! — Сняв шлем, повел головой вправо-влево.

— Мастерски! — похвалил Шутов и хотел немедля набиться в клиенты, но подъехавшая санитарная машина прервала их разговор.

Из кабины выглянула Тоня. Столкнувшись глазами с Тимуром, вспыхнула, отвела взгляд и начальственно окликнула:

— Григорьева! Вижу, заговорилась. Садись — подвезу, а то опоздаешь!

— Ой и правда! — всплеснула руками Анка. — Сегодня ж в госпитале у нас занятие — практика… Перевязка! — Помахала рукавичкой и побежала к машине.

После обеда Иван спросил:

— Куда двинемся? До ночного дежурства Кулаков поощрил: можем дома выспаться, можем погулять.

Вспомнились морозные дебри на оконном стекле, и Тимур предложил:

— Пока светло — махнем в лес? Здесь очень красивые леса должны быть. И совсем близко.

— Ну что ж, шире шаг! Сверху они не хуже наших, сибирских.

Лес начинался сразу же за окраиной. Проваливаясь чуть ли не по колени в снег, они пробирались в сторону от накатанной колеи. Чем глубже уходили в чащу, тем живописнее открывались зимние пейзажи кондовой пущи: могучие корабельные сосны перемежались с вековыми островерхими елями, а между ними то тут, то там снежно белели стволы уснувших берез.

— Не знаю, какой лес в твоей Сибири, здесь же он великолепен!

Шутов придирчиво оглядел стоявшие перед ним исполинские сосны, согласился:

— Что и говорить — красавцы! Однако после войны я тебя обязательно повезу на свою родину. Сам посмотришь и сибирский кедр и кедровые шишки!

— Согласен! — рассмеялся Тимур. Выйдя на небольшую, промереженную следами зверьков белую поляну, добавил уже серьезно и задумчиво: — Давно решил, первый же служебный отпуск проведу там. Особенно в тех местах, где пришлось побывать отцу. Война все карты спутала, а то бы… — Голос осекся, и он воскликнул: — Смотри!

Справа, у самой опушки, огромная береза, переломанная выше основания, лежала и прятала нижние ветви в глубоком снегу. Двухметровым столбом торчал над землей белесый, расщепленный на сломе пень. Подойдя ближе, поняли: срублена большим осколком. Следы осколков заметны и на других деревьях. Рядом врылась в землю обширная, приглаженная снегом воронка. Тимур стал у ее края:

— Какой смысл бросать здесь бомбы?

— Помешали лететь дальше. Или бомбить наш аэродром. Вот и весь смысл.

— Пожалуй, — согласился Тимур и медленно пошел по краю воронки. Замкнув окружность, взглянул на Шутова — Знаешь, о чем я сейчас подумал?

— Какой мощности фугаска?

— Нет, я подумал о другом: рухнула береза, но лес живет!

Тимур подошел к торчавшему березовому обломышу, погладил его холодное, мертвое тело и, откинув полу реглана, вынул из чехла кортик. На белой коре, выкрашивая кончиком острия мелкую стружку, сделал один надрез, другой… Вскоре линии соединились, и отчетливо вырисовались контуры самолета. А когда на крыльях появилось нечто похожее на усеченные кресты, Иван догадался:

— Твой «хеншель»!

Тимур отошел подальше и, вскинув именной пистолет, прицелился. Сухой выстрел поглотился стеной угрюмо молчавшего леса.

— Попал, кедровые шишки! Вижу пробоину! Прямо в тупое рыло «хеншеля» врезал! — вскричал Шутов восторженно.

3

Боевые будни в полку омрачились: погиб командир 2-й эскадрильи. А на следующий день из той же эскадрильи не вернулось с задания звено истребителей: мстили за командира беспощадно, но и сами полегли. И в тот же день один из «яков» 1-й эскадрильи на обратном пути с переднего края был подожжен вывернувшимся из-за облаков «мессером».

Шутов и Тимур вернулись домой поздно предельно усталые. По плану полетов их пара дежурила на аэродроме. Перед вечером они поднялись по тревоге и устремились в погоню за фашистским ястребом, который периодически появлялся в округе Крестец, но, еще издали заметив приближающихся «яков», он бесследно исчез в высоких облаках. Подавленное настроение сглаживалось одной лишь ободряющей надеждой: получили для своей пары на завтра, 19 января, задание подняться в свободный полет — пройти от Крестец до переднего края и обратно.

— Каждое облачко обшарим и найдем этого любителя заоблачных засад, кедровые шишки! — кипел Шутов.

Казалось, стоит донести голову до подушки — и сон обрушится, придавит тебя мягко-мягко, погружая в невесомость. Но сон не приходил. Сначала негромко переговаривались о предстоящей охоте, потом разговор незаметно переключился с фронтовых воздушных дорог в глубокий тыл. Иван мысленно возвращался в прошлое, снова вспомнил свою «отраду», а Тимур мечтательно говорил о будущем.

— Время наступит такое, Ваня, что летать вам с тобой просто так определенно будет мало.

— Поясни, как сказал тебе однажды Куцевалов.

— Поясню, но сначала вопрос: кем будешь после войны?

— Я? У меня все ясно — служить в ВВС.

— Это понятно. Я тоже в ВВС. Но конкретно?

— Программа минимум: командовать эскадрильей, как наш Кулаков, а там и полком, как