- Нет.

- Не бойся. Обряд просто… объединит наши рода. И наши возможности.

- Хорошо, - тихо произнес он.

- Тогда… - Егорьев протянул руку. – Делай, что сказано. В конце концов, награда будет велика…

Его пальцы сдавили запястье Радожского, а на губах появилась совершенно безумная улыбка, которую князь наконец-то заметил. И побледнел. И все-таки не сдвинулся с места. А клинок в руке Егорьева вспорол одежды, коснулся бледной кожи, крутанулся, оставив точку.

- Ты, конечно, еще можешь передумать, - теперь уже играл он сам, осознавая, что деваться Радожскому некуда. – В конце концов, у тебя есть еще один сын… и он слишком мал, чтобы быть обвиненным в измене… государь милостив… казнят старшего и тебя, а его… сошлют куда-нибудь. Или отдадут магам в обучение… род, конечно, изрядно потеряет, что земель, что власти, а то и вовсе перестанет существовать… но все-таки измена…

- Ты же знаешь, что не было измены. Просто… глупость… он еще мальчишка, связался не с теми людьми…

- Пускай так. Но ты-то, как глава рода, должен был присмотреть… понять…

- Делай уже, - поморщился Радожский, которому эта тема была неприятно. – Я… согласен.

- Добровольно?

- Добровольней некуда, - кривая улыбка стала подтверждением слов. – В конце концов… мы и без того уже почти родственники…

- Конечно, - оскалился Егорьев.

И клинок вспорол кожу, не поперек запястья, а вдоль. Кровь потекла, темная, густая.

- Мы почти братья… - Егорьев отпустил руку князя, чтобы вспороть собственную. И кровь смешалась, сплелась. Ежи видел уже не её, но силу, которая соединялась с другой силой. – И породнимся… подумай сам, если бы желал я дурного, стал бы предлагать тебе свою дочь?

Радожский благоразумно промолчал.

Сомнения его не оставили, отнюдь, но выбор был сделан.

- Повторяй за мной… - Егорьев облизал пересохшие губы. – Отныне и вовеки веков…

- …отныне и во веки веков…

Мир вновь задрожал, готовый отобрать эту картинку, рожденную памятью кожаного клочка.

- …пока стоит мир…

- Пока…

- …мы едины… и залогом тому…

- …залогом тому…

- …кровь связана с кровью, сила с силой…

- …сила с силой…

Все закончилось как-то так и вдруг, лопнула натянутая струна, и Ежи покачнулся, не способный управиться с возвращением. Он бы упал, но не позволили, подхватили под руку, утянули куда-то в сторону и, усадив, сунули в руки флягу.

- Пей, - велел Радожский, не тот, из прошлого, а нынешний.

Ежи и выпил.

Вода.

Ледяная. Ключевая.

- Ты… - собственный голос звучал незнакомо.

- Видел, - согласился Радожский-нынешний, который сейчас мало чем отличался от Радожского-прошлого. Или это в глазах плыло. – Как ты…

- Сам не знаю, - вода закончилась, но стало легче. Во всяком случае теперь Ежи получил возможность дышать. – Я вообще не уверен, что все так и было.

- Было, - Евдоким Афанасьевич обошел кусок кожи, на котором еще тлели силой буквы, - так и было… только интересно что?

- Что? – одновременно поинтересовались Радожский и Ежи.

- То, что клятва звучала иначе, чем здесь. Клятва, если разобраться, к договору отношение имеет весьма отдаленное.

- И… - Радожский потер лоб. – Выходит, жениться мне не обязательно?

- Пока не уверен, - призрак выглядел задумчивым. – Он был хитрой сволочью… очень хитрой сволочью… я думал, что твой предок его поддержал по дружбе, а оно вот как выходит. Что ж… тут есть над чем подумать.

Он потер призрачный подбородок.

- Идите-ка вы, что ли… погуляйте.

И что-то подсказывало, что спорить с ним не след.

Находишь божью коровку, любуешься, замираешь, когда она щекочет твою руку... Находишь таракана - шмяк его тапком! И потом вы мне рассказываете, что внешность не имеет значения?!

Из спора ведьмы с человеком, который пытался доказать, что любить надо красоту души.

- И Лилечка непременно должна воспользоваться возможностью! – матушка говорила громко, с надрывом и даже слезу пустила, дважды, но как-то без особого вдохновения. Наверное, поэтому папенька и не бросился успокаивать, а лишь поморщился, будто бы у него болит что.

Или там пучит.

- Я удивляюсь твоей толстокожести! – матушка, поняв, что со слезами не получилось, ткнула вилкой в огурец, миску с которыми велено было поставить поближе, потеснивши иные, более изысканные блюда. – Твоему равнодушию, твоему…

- Дорогая, - бабушка, которая на Лилечку пока поглядывала не так, чтобы часто, но с интересом, огурцам предпочитала маринованный чеснок, который запивала кислым молоком. – Девочка еще слишком мала!

- Ага, - согласилась Лилечка и, стянув со стола кусок семги, сунула под нос Фиалке, которая семгу обнюхала, но есть не стала. А вот Лилечка съела.

И уху тоже.

И еще кулебяки кусок. Воловнчик… наверное, она много чего еще съела, если живот раздулся и сделался круглым, но есть все равно хотелось.

В последнее время ей только и хотелось, что есть.

Даже нянюшка, которая прежде только радовалась, ныне головой качала, что больно много, что это тоже не нормально. А вот Дурбин сказал, что очень даже нормально.

У нее эта… компенсация.

Вроде как она ест то, что раньше не доедала. И растет. Вот про рост он правду сущую сказал, расти Лилечка стала так, что разом платья давешние малы сделались. И матушка велела новые пошить, но и они вот… подол уже выше косточек на ногах поднялся.

Может, лентою надставить?

Или пока так сойдет?

- А вот Лике попробовать себя стоит, - завершила матушкина мама, молоко заедая куском севрюжьего балыка. – Она как раз в нужном возрасте.

- Лике?! – матушка скривилась, будто огурец невкусный попался. – Мама, вы уверены…

- Беды все одно не будет.

- И толку…

- Не скажи, наш род некогда любим был Ладорой, еще прабабка твоя ходила на поля волосы чесать да пела земле. Все знали, все звали… или вот девок к себе в услужение брала, у которых с этим делом, - матушкина матушка по животу себя погладила, - не получалось. Скоренько брюхаты становились… вы уж извините, барон, я тут по-простому, по-свойски…

Матушка фыркнула.

- Надо будет Лилечке гувернантку нанять, пока с вами тут она совсем не одичала… и все-таки я настаиваю! Если Лилечка сходит к храму благословения испросить, то вреда всяко не будет.