еще и война началась. Понятно стало, что в покое нас никто не оставит, и надо искать новое место. Вот мы и перешли через горы.

Крамм оглянулся через плечо на Шпатца и сделал удивленное лицо. Шпатц подумал, что чуть ли не в первый раз он порадовался, что теперь его фамилия Фогельзанг, и вовсе необязательно сообщать великану, что Ларс Грессель — это его отец. Да и вообще необязательно упоминать о своем сеймсвилльском происхождении. Очень уж не хотелось злить великана-проводника. Даже если он не кинется в драку, а просто бросит их здесь и уйдет, то выбираться из Заубервальда они будут не меньше недели. Если вообще выберутся.

Сумерки сгустились почти до полной непроглядной темноты. Ни на какие разговоры сил уже не осталось, стертые пятки саднили, промокшие сапоги весили, кажется, не меньше, чем по тонне каждый.

— Пришли, — сказал, наконец, Бензель и остановился. Крамм с облегченным стоном сначала присел, а потом повалился на бок. — Надо развести костер и приготовить похлебку. А то простынете, неженки городские.

— И высушить сапоги, — мечтательно простонал Крамм.

— Осталось только дрова принести, герр Крамм, — Бензель подмигнул Крамму, что в густых предночных сумерках смотрелось даже зловеще.

— Я нарублю дров, герр штамм Фогельзанг, — Болдер скинул рюкзак, словно он ничего не весил, отвязал от него топор и канул куда-то в сумрак. Через несколько мгновений с той стороны раздался бодрый стук топора. Он как будто и не устал вовсе. Шпатц попытался приподнять его рюкзак, но даже не смог оторвать его от земли. Сказывалась, конечно, усталость от долгого перехода, но иногда физическая сила и выносливость Болдера просто пугала.

— А где башня? — спросил Шпатц, оставив рюкзак в покое и отгоняя от себя тревожные мысли.

— До нее метров двести, утром рассмотришь, — великан растащил в стороны сваленные кучей ветки, и под ними обнаружилось аккуратно обложенное камнями костровище. Он отвязал от своего рюкзака сверток и принялся натягивать над их лагерем тент. Шпатц вяло подумал, что надо бы чем-нибудь помочь, но потом мысленно махнул рукой, устроился на мокром поваленном бревне и стал просто наблюдать, как умелыми руками Бензеля и Болдера посреди темного леса возводится уютный лагерь. Через полчаса среди камней весело плясали языки пламени, а в котелке закипала вода для их будущей похлебки. Шпатц стянул сапоги, подставил их к костру и вытянул ноги в промокших носках поближе к огню. Мыслей в голове не было, мышцы после долгого перехода гудели, брезентовая куртка, хоть и считалась хорошо защищающей от дождя, отсырела. Единственная радость, что ночь была не очень холодной, а то бы он уже давно клацал зубами. Шпатц с тревогой посмотрел на Крамма, но тот уже мечтательно улыбался и смотрел на огонь.

— Ах да, мне же герр Блазе тоже кое-что дал! — Крамм сунул руку в карман и извлек плоскую металлическую фляжку. — Может быть, по глотку хереса за удачное завершение пути?

Шпатц протянул руку, но тут из леса вылетел какой-то предмет, больно ударил его по локтю и упал между ним и Краммом.

— Проклятье, что это такое? — подняться Шпатц уже не успел. Из жестяного цилиндра повалил едкий желто-зеленый дым.

— Не дыши! — крикнул Крамм, глаза его закатились, и он повалился на бок. Бензель успел вскочить, но тут рядом с костром упала и зашипела еще одна газовая граната. Дыхание Шпатца перехватило, в ноздри проник незнакомый едкий запах, как будто замораживающий все внутренности. Глаза залила мутная пелена. Шпатц почувствовал, что падает, но пошевелиться уже не мог.

Глава 11

Die Spur ist frisch und auf die Brücke

Tropft dein Schweiss Dein warmes Blut

Ich seh Dich nicht

Ich riech Dich nur Ich spüre Dich

Ein Raubtier das vor Hunger schreit

Witter Ich Dich meilenweit

(След свежий и на мосту

Капли пота и твоей теплой крови

Я не вижу тебя

Я лишь чувствую тебя по запаху

Я как хищник кричу от голода

Почувствовав жертву за много миль)

Du riechst so gut — Rammstein

Шпатц пришел в себя и попытался открыть глаза. Что-то мешало. Наверное, склеились ресницы, так бывает, надо просто потереть руками.. Пошевелился и понял, что что-то его удерживает. Перехватывает локти, запястья, колени и лодыжки. Двигать головой было можно. Из помутненного сознания всплыло воспоминание про лес, костер и газовую гранату. Шпатц несколько раз крепко зажмурил и расслабил веки. Это помогло разлепить один глаз. Помещение, в котором он находился, было круглым. Короткие стены-ширмы делили внешнюю часть круга на восемь секторов. В одном из которых как раз Шпатц и находился. Он был привязан к наклонному стенду, сколоченному из досок. Точнее, притянут плотными ремнями или чем-то вроде строп. На сгибе локтя он ощущал еще какое-то неудобство. Шпатц наклонил голову. Из руки торчала толстая игла, от которой змеилась пульсирующая трубка. Кровь. Кто-то воткнул ему в вену иглу, и теперь по этой трубке кровь сливается в стеклянную бутыль, стоящую у его ног. За стенкой в соседнем секторе кто-то был, Шпатц слышал шаги и тихий голос, напевавший незнакомый легкомысленный мотивчик. Шпатц попытался пошевелить рукой, но ему не удалось.

— А, герр штамм Фогельзанг, вы проснулись, — в неярком свете керосиновой лампы, стоящей на столе в центре комнаты показалась человеческая фигура. На лицо падала тень, но голос был знаком.

— Герр Паули? Что здесь происходит? — Шпатц снова попробовал ослабить ремни, но они держали крепко.

— Я хотел рассказать вам одну историю, герр штамм Фогельзанг, — Паули подошел к столу и зашелестел страницами толстой тетради. Взял ручку и сделал в ней какую-то пометку. — Но, как вы помните, нам помешали. Сейчас я могу вернуться к этой теме, и нам никто не помешает. Вам знакома сказка про рассерженное солнце? Нет? Ну что ж, я рад буду рассказать вам эту историю первым.

Паули подошел вплотную, проверил ремни, коснулся иглы.

— Однажды люди стали принимать свет солнца как должное, — Паули снова отошел к столу и оперся на него. А Шпатц понял, что показалось ему странным — он не хромал. — Они забывали приветствовать его на рассвете и перестали желать сладких снов. Пришло солнце тогда к одному человеку и спросило: «Почему вы меня не замечаете? Я же даю вам свет и жизнь, без меня вы бы все погибли!» А человек отвечает: «А, это ты,