теперь история действительно кончилась.

Ход моих мыслей внезапно нарушает вибрация телефона в кармане. Можно даже не смотреть – я знаю, это Эван. Утром я написала ему, сказала, что еду посмотреть бумаги дяди Генри. У нас разница во времени, так что он, наверно, только проснулся. Утирая слезы гнева, достаю телефон и смотрю, что написал Эван.

«Нашла, что искала?»

Сверху снова раздается звонок.

«Тебе было нужно нечто большее, чем обедневшая и всеми покинутая дочь графа – директора школы; тебе была нужна принцесса».

«А что было нужно мне?» – задумываюсь я и тут же чувствую, как меня сковывает стыд. Прабабушка была уверена, что достойна любви только как Анастасия, – разве это не то, чего я тоже от нее требовала? Разве я не хотела, чтобы она была Анастасией, разве она не интересовала меня больше именно в этой роли? Разве я не разочаровалась, когда узнала, что это неправда? Сложно предъявлять Анне претензии – я была ее сообщницей.

Письмо датировано 13 ноября 1964 года, через месяц после получения бумаг библиотекой, через три года после внезапной смерти мужа. Должно быть, Анна пронесла письмо тайком, чтобы оно покоилось с остальным наследием Генри. А куда еще его было девать? От одной мысли об этом у меня покалывает в сердце.

Это роман и трагедия, но у нее может быть счастливый конец. Письмо лежало тут запечатанным более сорока лет. Оно не должно быть в пыльной серой коробке, которую еще лет десять никто не откроет. Последняя глава Анны должна быть с остальной историей, там, где она началась, – в сундуке с дневниками.

В «Специальный архив» после меня никто не заходил; но я огляделась, чтобы убедиться, что в зале никого нет. Камер наблюдения нет – у библиотеки маленький бюджет. Выгибаю шею, вижу, что библиотекарша куда-то отошла, быстро поднимаю футболку и затыкаю письмо за пояс джинсов. Тут же представляю, как Анастасия – Анна Ростова – делает то же самое с тоненьким дневником, и улыбаюсь.

– Библиотека закрывается, – раздается голос из динамиков под потолком.

Последняя папка отправляется на полку с отметкой «Уоллес, Генри Х.». Я останавливаюсь, думая: если я сообщница, дядя Генри – тоже не без вины. Не сомневаюсь, он что-то заметал под ковер и запихивал в шкаф – неподходящие кусочки пазла. «Но сердцем я чувствую, что это она». Понимаю.

Машу рукой библиотекарше и надеваю на лицо улыбку, которая должна скрыть тот факт, что у меня в штанах лежит письмо сорокачетырехлетней давности.

На улице облака разошлись, выглянуло бледное солнце. Эван берет трубку после первого же гудка.

– Эван Герман у аппарата.

Он звучит бойко – наверняка пьет уже третью чашку кофе с шестой ложкой сахара, – но я рада слышать его голос. Значит, у них с мамой все хорошо.

– Привет. Это я.

– Я знаю, – говорит он. – У меня есть твой номер.

Улыбаюсь.

– Ты нашла бумаги? – спрашивает он.

– Нашла.

Несмотря на содержимое письма, конверт у меня в руках невероятно легок. Теперь, когда я знаю, что за этим стоит, изгибы и завитушки почерка не кажутся мне такими загадочными, но какой-то флер в них остается.

Боль моей двоюродной прабабушки была ненастоящей, просто потому что история оказалась выдумкой? Я  так не считаю. Мне кажется, что иногда что-то становится фактом, потом правдой, потом Истиной, потом вымыслом; понять это можно только по самому рассказу.

– Нашла, что искала? – снова спрашивает Эван.

– Да, – отвечаю я.

– Значит, ты получила…

– «Конец».

Постскриптум

В последнее время я часто думаю об историях. Мы все состоим из историй, которые рассказываем самим себе и окружающим, искажающих или оголяющих правду.

Древние народы смотрели на небо и видели в сияющих звездах объективные факты. Но потом они соединили точки, нарисовали созвездия на полотне бездонного хаоса, и звезды стали картами, основой для новых путешествий и приключений.

Сундук тети Анны теперь живет у меня в комнате в общежитии Стэнфордского университета. Я забрала его у дяди Дейла перед эпичной поездкой с отцом через всю страну. Мама оказалась права – из сундука вышел отличный кофейный столик, особенно когда не спотыкаешься о него посреди ночи.

Из предметов мне больше всего нравится введение в литературное творчество. Профессор любит говорить умными фразами, что напоминает мне об Эване и его страсти к цитатам (хотя мы видимся не так часто, как раньше, он всегда рядом).

«Надо показывать, не рассказывать», – учит нас преподаватель. «Сцена должна быть подвижной». «Избавляйтесь от лишнего, даже если оно вам нравится». «У протагониста должны быть изъяны, но он должен заслуживать прощения». Я задаюсь вопросом…

Можно ли простить притворщика?

Заметки автора

Несмотря на то что я очень старалась придать этой книге как можно больше исторической достоверности, я, как и Джесс, в первую очередь рассказчица; я человек. Некоторые факты я подогнала под историю, некоторые детали я, вне всяких сомнений, изложила неверно. Положение усугубляется тем, что множество исторических документов, связанных с домом Романовых, остаются спорными.

Я в огромном долгу перед писателями, исследователями и учеными, которые помогали воссоздать исторический фон для этой истории. любые допущенные ошибки – исключительно мои собственные. Если вы обнаружите какое-либо несоответствие, пожалуйста, сообщите мне об этом. (Со мной можно связаться через сайт kathrynwilliamsbooks.com.)

Несколько заметок. Когда началась революция, по некоторым данным, Мария и Анастасия Романовы сожгли свои дневники. Сохранились лишь их письма. Вдохновением для меня послужили именно они, а также переводы дневников других членов семьи, но голос Анастасии здесь создан мной.

До 14 февраля 1918 года, когда Владимир Ленин подписал соответствующий декрет, Российская империя жила по юлианскому календарю. Это значит, что в XXI веке даты тех лет отстают на 13 дней от григорианского календаря, используемого на Западе. В некоторых источниках даты помечены «по старому стилю» или «по новому стилю» соответственно. В книге даты приведены по старому стилю, как их на тот момент знала Анастасия. Даты после приведены по новому стилю.

Во время Первой мировой войны император Николай II сменил название города Санкт-Петербурга на Петроград, потому что предыдущее звучало слишком по-немецки. (В 1924 году после смерти Ленина город переименовали в Ленинград.) В книге город называется Санкт-Петербургом или просто Петербургом – для простоты, а также потому что так он назвался почти всю жизнь Анастасии, и после изменения названия она, вероятно, продолжала бы использовать прежнее.

Некоторые статьи, которые изучает Джесс, настоящие. Ссылки на них можно найти в разделе «Источники». Но статья под названием «Девушка утверждает о родстве с