Она осторожно взяла мужа за руку.

Лера и Мигель слушали музыку, понимая, что она звучит в последний раз.

– Прощай, – подняв голову к стволу шахты, прошептала девушка.

Зимний лес словно был создан из хрусталя. Солнечный свет, падая с небес, преломлялся в снежном покрове и распадался на тысячи тысяч разноцветных искорок. Радужные огоньки перемигивались на раскидистых ветках и пушистых лапах лепившихся к стволам кустов. Убравшаяся белым природа слепила алмазной пылью, мягко припорашивающей змеящиеся между сугробов следы животного.

Было раннее, погруженное в предрассветные сумерки утро, но Милен находилась в лесу вот уже несколько часов. Вооруженная ножом и луком девушка охотилась. Дыхание ровно вырывалось из легких и клубилось маленькими облачками в холодном стоячем воздухе.

Привыкнув вставать спозаранку, Милен отправлялась в путь задолго до того, как в чащобу нагрянут дровосеки и уничтожат оставленные за ночь следы дичи. К задней луке седла Ромашки был приторочен мешок, в котором уже было сложено несколько подстреленных ушастых тушек.

На кролика и белок Милен ходила, сколько себя помнила. Она давно знала, что кроличье мясо отличалось исключительно высокими питательными качествами. По цвету белое, с небольшим розовым оттенком, почти без привкуса, мягкое и плотное по консистенции, не жирное, с тонковолокнистыми мышцами и тонкими костями. У мяса же белки был аромат более богатый, чем у крольчатины или курицы. Мясо взрослой особи получалось намного вкуснее, если оно готовилось долго и медленно, а жаркое так вообще восхитительно. Однако белок Милен добывала в основном ради шкурок, из которых делались верхняя одежда и внутренняя обойка сапог. А для этого приходилось бить точно в глаз, чтобы не испортить меха.

Часов у девушки не было, но она давно привыкла ориентироваться по солнцу. Оно уже достаточно поднялось и теперь освещало все вокруг тусклым и мягким светом, пробивавшимся сквозь переплетенные ветви деревьев. Это позволяло видеть новую цепочку следов, петлявшую между деревьев. Еще один кролик. Вот и отлично.

Оставив Ромашку на поляне, Милен отправилась проверять расставленные накануне силки – примитивные ловушки в виде петли из проволоки, которые распределяла у примечательных объектов: кустов, сухостоин и упавших стволов, в качестве приманки политых кроличьей мочой, которая хранилась в пластиковой бутылке.

Две ловушки оказались пусты, а вот с третьей повезло – в ней висел задушенный петлей самец. Милен давно научилась распознавать пол кроликов на глаз. Самец всегда был немного меньших размеров. По своему строению он, как правило, был крепче и имел характерную шаровидную голову. У самок же голова была более узкая, линии тела нежнее, а круп шире.

Перекинув лук на спину и распутав леску, девушка подняла добычу за уши и осмотрела ее со всех сторон.

– Отлично.

Вернувшись к дожидавшейся лошадке, Милен спрятала добычу в мешок. Теперь можно было закругляться. Этого мяса на сегодня достаточно, а утро вряд ли и дальше будет богато на животину. Зима выдалась на редкость суровой, но пока жители «Братства» справлялись, благо очень помогали агрегаты, оставленные корейцами с танкера.

Снова приготовив силки и полив их остатками кроличьей мочи, девушка запрыгнула в седло и уже повернула Ромашку в сторону деревни, как вдруг до нее донесся звон сигнального колокола, гулко заметавшийся среди стволов.

– Что еще случилось? – пробормотала Милен, поправляя шапку. – Как думаешь?

Лошадка фыркала и прядала ушами.

– Да, возвращаемся.

Милен взялась за поводья, рысцой направляясь из леса. Миновав забор из частокола, возле которого давно убрали пугало, она проехала к главной площади, где возле колодца за шнур колокола изо всех сил дергал один из местных мальчишек.

– Люди, собирайтесь! Лодка вернулась!

– Что ты кричишь? – строго поинтересовалась Милен.

– Там лодка! Русские вернулись! Русские вернулись! – горланил мальчишка.

Милен прикрикнула на Ромашку и, пустив ее галопом, понеслась по одной из улочек в сторону побережья. Выскочив на дощатый пирс, она осадила лошадку и посмотрела на волнующееся море, по которому к берегу неторопливо приближался черный корабль.

В гавань деревни «Братства пара» заходил «Иван Грозный».

* * *

Исход – так про себя называли день отплытия, назначенный на середину января, обитатели Пионерского Убежища. Уходить с насиженных мест не хотелось, но надежда, которую заронила в сердца речь Тараса, все-таки заставляла людей шевелиться и паковать скудные пожитки, несмотря на то, что Совет настоятельно рекомендовал брать с собой только самое необходимое.

Но расставаться с худо-бедно нажитым добром было не так-то просто. Одежда, кухонная утварь, книги и прочий скарб, приносимый добытчиками с поверхности, детские игрушки – многое из того, с чем обитатели бункера успели намертво слепиться за последние двадцать лет, теперь приходилось оставить на откуп неизвестно кому.

Старейшины сказали, что Убежище будет законсервировано. Но надолго ли? Как скоро его обнаружат залетные караванщики, пришедшие по привычке, или, что еще хуже, воинствующие, падкие до наживы мародеры?

Как ни крути, а людям было тяжело осознавать, что их родной дом может со временем стать прибежищем для кого-то другого. Для чужих. Но причин слушаться Совета было множество, и самая веская из них заключалась в детях. В каждой семье, где было хотя бы по одному ребенку, родителям хотелось для своего потомства светлого будущего. Их ждал мир, в котором не было радиации. Чистое небо над головой. Услышанное больше походило на сказку, но в нее заставляли верить прибывшие с моряками люди – Мигель и Ворошилов, двадцать лет прожившие без радиации в ледяном плену Антарктики. А также группа корейцев во главе с Яковом, рассказывающих невероятные истории о своих путешествиях по руинам мира.

Время шло, и час расставания приближался. После короткого совещания места на «Грозном» было решено распределять согласно статусам каждого, полученным в бункере. Сначала шли старейшины, потом добытчики, затем уже – техники, швеи, повара, электрики, фермеры и прочие обычные обитатели бункера. Места должно было хватить всем, да и Пионерская община не была уж такой многочисленной.

Те, кого распределили первыми, стали потихоньку сносить на лодку свои вещи.

Лера с Мигелем тоже готовились. Им оставили каюты, которые они занимали во время путешествия.

– Ну, что возьмешь? – поинтересовался как-то священник, когда он, Лера и Ерофеев сидели за чаем в отсеке деда.

– Да у меня особо и нет ничего, – ответила Лера, посмотрев на кадку с тянущимся к электрическому свету ростком. – Его возьму обязательно. Высажу там. Либо оставлю в горшке. Как климат позволит. Еще же непонятно, что из него вырастет. Чучундру, конечно.