что поступаешь правильно, – сказал Дэвид. – В этом-то и весь фокус. Продолжай верить, пока все не исполнится.

– Прямо как управление бизнесом, – заметила я.

Я чувствовала запах мусора и мертвечины. Неужели он мерещился мне из-за моих сомнений? Или дело в чем-то другом? Казалось, что…

– Как и все остальное, – сказал он. – Вера, иллюзия, реальность. Мы сами создаем наш мир, Маржан, и каждый день творим это волшебство.

– Так оно и действует? – спросила я.

Что-то всплыло в сознании – неуловимая, словно мелкая рыбешка, мысль; вопрос, который исчез в темноте, прежде чем я успела его задать.

– Ты, наверное, хочешь немного побыть одна, – проговорил Дэвид.

Я услышала, как он пошел обратно в столовую, и уставилась на флягу, пытаясь вспомнить мелькнувшую мысль и удержать ее на месте. Но до меня доносились только слова Дэвида, эхом отдающиеся в голове.

Вера, иллюзия, реальность. Мы творим это волшебство каждый день.

Чего-то не хватает.

– Дэвид? – окликнула я.

Я услышала, как он остановился. Сердце колотилось у меня в груди.

– Как вы встретились с папой? – спросила я.

Мгновение Дэвид молчал.

– О чем ты?

– Я спрашиваю, как вы познакомились. Что именно произошло? Папа разыскал твои контакты, или ты сам обзванивал потенциальных клиентов? Откуда вы друг друга знаете?

Снова воцарилась долгая тишина, и мир вокруг меня начал рушиться. Я знала, что означает такое молчание. За ним скрывается ложь.

– Думаю… – начал он. – Думаю, нас представили друг другу.

– Кто? – произнесла я как можно спокойнее.

– Я не… – Дэвид прервался. – Не могу вспомнить. Давай-ка возвращайся к столу, – быстро добавил он. – Там, в духовке, яблочный пирог. Мы собирались сделать тебе сюрприз, но…

– Отвлекающий маневр, – обронила я.

– Извини?

– Вэнс Когленд, – сказала я. – Лаббок, Техас.

Снова долгое непроницаемое молчание.

– Маржан, что за вопросы?

Я развернулась к Дэвиду и увидела страх в его глазах.

– Чего не хватает, Дэвид? – спросила я. – Расскажи мне.

– О чем ты говоришь? – пронзительно спросил Дэвид, будто загнанный в угол зверь.

Он протянул ко мне руку, и я отступила.

– Кто это сделал? – осведомилась я.

– Что? – спросил Дэвид.

Он снова шагнул ко мне, и я опять отшатнулась.

В дверях уже стояла Элизабет.

– Что, скажите на милость, происходит? – воскликнула она.

– С ней что-то не так, – сказал Дэвид.

– Скажи ей, – произнесла я. – Пусть она знает. Расскажи ей о Вэнсе Когленде.

Он продолжал идти ко мне, а я по-прежнему отступала.

– Не приближайся.

– Мне позвонить в полицию? – спросила Элизабет, достав мобильный телефон.

– Не надо, – сказал Дэвид, выставив ладони перед собой в примирительном жесте, призывающем к благоразумию.

– Кто убил Вэнса Когленда? – продолжала я.

На лице Элизабет отразился ужас. Я увидела, как из-за дверного проема выглянул Рэмси, и чувствовала себя полудикой, но сейчас это не имело значения. Я оказалась в этом доме и зашла уже слишком далеко. Мне нужно было довести дело до конца.

– Кто убил моего отца?

– Дэвид? – прозвучал тихий, испуганный голос Элизабет. – О чем она говорит?

– Ни о чем, Лиз, – отозвался он, не сводя с меня глаз. – Ей просто сейчас нелегко.

– Папа? – позвал Рэмси.

– Не подходи пока, приятель, – сказал Дэвид. – Побудь вместе с братом. Маржан…

– Нет! – оборвала его я. – Сначала ответь мне.

– Сядь, и мы поговорим.

– Это был ты, Дэвид? Там, в Лаббоке?

– Успокойся, Маржан, – попросил он. – Ты сама не знаешь, о чем говоришь.

В комнате стало жарко. Сухой, обжигающий зной пах жженой корицей и гвоздикой. Мы с Дэвидом кружились по комнате: он приближался, а я отступала.

– Это сделал ты, – обвинила я его. – Все произошло из-за тебя.

– Нет, – сказал Дэвид.

Я шагнула в столовую.

Рэмси забился в угол. Коул плакал, все еще сидя на своем стуле.

– Это был ты, – повторила я. – Ты убил их обоих.

– Нет! – крикнул Дэвид. – Нет! Нет! Нет!

Я не могла сосредоточиться: он словно расплывался. Все было как в тумане, перед глазами плясали искаженные разноцветные пятна. Сердце бешено заколотилось у меня в груди. В комнате становилось жарче, и мне показалось, что еще чуть-чуть, и я сгорю дотла.

– Ты убил Вэнса и моего отца.

– Не подходи! – взревел Дэвид. – Держись подальше от этого дома и от моей семьи!

Еда с тарелок исчезла, на ее месте остались лишь обрывки картона, кусочки промышленной резины и скомканная бумага. Вода была грязной, и в ней плавал мусор. Ароматы ужина исчезли, и на их место пришел затхлый запах многолетнего забвения, гниющего мусора. От стен начала отслаиваться краска: она покрывалась пузырями и трескалась прямо у меня на глазах. Лампочки взрывались в патронах, взметая в воздух снопы искр.

– Я просто хочу знать причину, – не отступалась я. – Почему ты убил моего отца?

Но Дэвид меня больше не слушал. Он опрокинул стол, тот пролетел по воздуху и разбился о стену. Элизабет закричала. Теперь Коул и Рэмси рыдали вдвоем. Дэвид Джинн посмотрел на меня.

– Что ты сделала? – спросил он. Он посмотрел на руки, ощупал лицо. – Что произошло?

– Дэвид? – позвала Элизабет.

Ее голос был теперь намного слабее, крики детей тоже затихали. Я оглянулась на них, но никого не увидела – на их месте оказался лишь мусор. Старая швабра с грохотом упала на пол там, где недавно стояла Элизабет Джинн. На месте Рэмси лежал кусок ржавой цепи, а его брат Коул оказался комком выцветшей газеты. Они исчезли, все до единого. Их никогда не существовало.

Меня затошнило.

– Что ты сделала? – повторил Дэвид.

Опустив руки по швам, он стоял там, где раньше был дальний край стола. Наблюдая за тем, как медленно разрушается его мир, он всхлипывал от отвращения, не в силах с этим ничего поделать.

Комната наконец стала такой, какой и должна была быть. Темная, с заколоченными окнами, полная пауков и крыс. Это было неподходящее место для семьи, и здесь уже много лет никто не жил. Дэвид стоял напротив меня, в его глазах беззвучно и бездымно горели гнев и печаль.

Долгое время никто из нас ничего не говорил. В перерывах между рыданиями Дэвид громко, судорожно втягивал воздух, а потом медленно покачал головой, не веря происходящему. Он выглядел теперь лет на двадцать старше. Я задалась вопросом, сколько из случившегося он понял.

– Здесь чего-то не хватает… – пробормотал он себе под нос. – Должно быть что-то еще.

– Ты не человек, Дэвид, – прошептала я. – И ты это чувствуешь, ведь так?

Он посмотрел на меня пустым безнадежным взглядом.

– Чего-то… – начал он.

– Я знаю, – произнесла я. – Мне известно, что ты чувствуешь.

Его брови сошлись в неровную сердитую букву V, глаза встретились с моими и сверкнули темной ненавистью. Воздух вокруг словно загустел, он начал вибрировать и гудеть. Дэвид шагнул ко мне, и порыв горячего ветра чуть не сбил меня с ног.

– Все из-за тебя, – произнес он. – Это ты во всем виновата.

– Нет, – сказала я. – Дэвид, нет. Не нужно…

У меня пересохло в горле, я вдыхала самый настоящий жар. Дэвид Джинн приближался ко мне, и воздух вокруг него сгущался все сильнее. Я попятилась, но теперь отступать было некуда.

– Я монстр, – произнес Дэвид Джинн, – и в этом виновата ты.

Его голос доносился со всех сторон, он исходил от стен, от пола. Я потеряла равновесие, споткнулась и оказалась на земле. Надо мной стоял Дэвид Джинн.

– Пожалуйста, – проговорила я. – Я хочу помочь.

Дэвид покачал головой.

– Тут ты не поможешь, – ответил он.

Наклонившись, Дэвид схватил меня за шею обеими руками и начал сжимать ее стальными пальцами. Я пыталась сопротивляться, но он был сильнее. В голове со страшным шумом гудела кровь, в глазах начало темнеть, и все стало казаться очень далеким.

Мне было восемь лет, я лежала в постели и смотрела на звезды на потолке. Папа рассказывал мне историю – самую последнюю из всех.

Глава 34. Лампа золотаря

То ли было это, то ли не было…

Однажды звездной ночью на тихой улице одного из великих городов былых времен бедняк нашел жестяную масляную лампу, оставленную каким-то путешественником. Лампа казалась помятой и истрепанной временем, но сделали ее на совесть. Ее украшала затейливая резьба, детали и завитушки были выполнены с изысканным изяществом мастера-ремесленника. Если найти честного торговца, то за лампу, несомненно, дадут хорошую цену.

Бедняк принес лампу в свою хижину у реки. Он был золотарем и зарабатывал свои гроши тем, что выливал ночные горшки богачей в большой чан и отвозил отходы в черные ямы для сжигания. Рядом с ними и находилась хижина бедняка, а дым от их костров часто проникал в его маленькую комнатку. Приносило туда и сырость с реки, так что большую часть ночей в жилище царил холод. Однако такова была жизнь бедняка, и он привык к ней.

Он принес какое-то тряпье и начал полировать лампу, но едва лишь успел почистить ее, как из носика вырвался столб синего огня, взметнулся к потолку, а затем завис в воздухе перед лицом бедняка. Воздух дрожал от жара, который исходил от кружащегося вихря. Пламя пахло