– Я тоже так в школе делала, – оживилась девица с синими волосами. – Только мне приходилось таскать с собой целый рюкзак, одинокая тетрадка мою маму не убедила бы.

Она говорила почти идеально, только почему-то немного нараспев, вопреки требованиям немецкой фонетики, растягивая гласные.

– Меня зовут Габия, и со мной тоже можно на «ты», – сказала она. – Я тоже учу немецкий в университете, как сосед друга Эрика. Уже, собственно, заканчиваю, остался последний год. А начала учить тоже в школе, правда, не сама. На курсы ходила. Знаете почему? Чтобы не заикаться! Мне школьный психолог сказала, что иностранные языки иногда помогают. А рядом с домом были только курсы немецкого, вот я и пошла.

– И как, помогло? – заинтересовался Файх.

– Отчасти, – улыбнулась Габия. – По-немецки я, как видите, говорю почти нормально. А по-литовски заикаюсь, как в детстве, иногда родная мать ни слова понять не может, хоть записками объясняйся. И, кстати, по-английски та же беда, хотя вроде бы тоже иностранный язык. Еще испанский начинала учить и почти сразу бросила – никакого от него толку, все равно заикаюсь. Честно, я не вру!

– Поразительно, – обрадовался Файх. – Впервые о таком слышу.

– Все так говорят, – кивнула Габия. – Включая моих преподавателей и дюжину логопедов с невропатологами, толку от которых было не больше, чем от испанского. Даже меньше, честно говоря. Ай, ладно. К черту их всех. По крайней мере, с немецким все хорошо, жалко только дома и с друзьями по-немецки особо не поговоришь… Но пришла я, кстати, не поэтому. В смысле не для того, чтобы лишний раз по-немецки поболтать. А только потому что я вас не знаю.

– Интересная причина, – Фабиан Файх озадаченно покачал головой. – Если бы я ходил на встречи со всеми, кого не знаю, у меня бы, пожалуй, даже на сон времени не осталось.

– Нет-нет-нет, не со всеми подряд! Просто я как раз специализируюсь на современной немецкой литературе. И диплом на эту тему буду писать. Думала, вообще всех современных немецких писателей знаю, и тут вдруг совершенно незнакомое имя. Еще и место такое… нелепое. Я в «Зодиак» часто захожу за тибетскими благовониями, и никаких литературных вечеров здесь до сих пор никогда не было. Я еще подумала, наверное, вы автор какой-нибудь эзотерической литературы, это бы все объяснило – кроме, пожалуй, немецкого языка. Вот и пришла, чтобы разобраться. Но, кстати, почему встреча именно в этой лавке, все равно не поняла.

– Очень просто, – улыбнулся Файх. – Квартира, которую для меня сняли, находится в этом же доме, только вход с другой стороны. В Вильнюсе я никогда прежде не был, города совсем не знаю, и эта лавка оказалась первым местом, куда я зашел разузнать об аренде помещения на вечер. И договорился с хозяином быстрее, чем понял, куда попал. Но подумал – ладно, поглядим, что получится, если моя затея провалится, значит так тому и быть. Во всем, что касается литературы, я фаталист. Однако, как видите, все получилось. Я бы и одному ученику обрадовался, а тут такая прекрасная компания, нечасто мне так везет.

– А я всегда ставлю машину в этом дворе, – неожиданно сказал длинный блондин с детским лицом. – Работаю неподалеку. И мне давно было интересно: что это за магазин такой – «Зодиак»? Чем торгует? Но всегда почему-то забывал посмотреть. Когда вспоминал, уже шел, например, по Тоторю, или сидел в машине, лень было возвращаться, откладывал на завтра. И только сегодня утром вспомнил вовремя, подошел, увидел, что магазин еще закрыт, а на двери висит ваше объявление. Так удачно совпало.

Он говорил очень медленно, иногда с явным трудом подбирая слова, но, похоже, довольно правильно. Хотя, конечно, глупо полагать, будто способен вот так сходу определить чужой уровень владения языком, который сам-то бросил учить лет пятнадцать назад и с тех пор практически не использовал.

– Удачно совпало, – повторил Файх. – У вас, кстати, узнаваемое берлинское произношение. Вы там жили? Довольно давно, да? Уже подзабыли порядком?

– Я никогда не жил в Берлине. В Берлине вырос мой друг. Он меня учил. Поэтому, наверное, такое произношение. А потом друг умер. И я думал, надо бы постараться забыть немецкий язык, он мне больше не понадобится. Для работы мне нужен английский, его совершенно достаточно. Но все равно не забыл, хотя прошло уже почти четыре года. И когда я увидел объявление, решил: надо пойти послушать и может быть немножко поговорить. Не знаю зачем. Просто… Просто я очень скучаю.

И после короткой, но звонкой как выстрел паузы добавил:

– Меня зовут Даниэль. И, да, лучше на «ты». Это так странно – слышать, как кто-то говорит мне по-немецки «вы». Никогда еще так не было.

– Спасибо, Даниэль, – сказал Файх. – Хорошо, что ты сегодня сюда пришел. На твоем месте я бы относился к языку как к наследству, которое мне оставили. Собственно, я и есть на твоем месте. У меня тоже был близкий друг, музыкант. Иногда от нечего делать учил меня бренчать на гитаре, и теперь, когда его больше нет, я специально играю хотя бы раз в неделю, чтобы не забыть тот десяток простых аккордов, которые мы успели разучить, хотя абсолютно бездарен, да и пальцы болят. Но выхода нет, больше он мне ничего не оставил, наследство не выбирают, какое есть, то и приходится хранить.

– Я тоже об этом подумал, – кивнул Даниэль. – Но только сегодня утром.

– Лучше поздно, чем слишком поздно, – оптимистически заметил Файх.

Подумал мрачно: «А еще лучше – вообще никогда, всем пословицам вопреки». И поежился. Очень уж выразительно смотрел на него теперь неизвестный немецкий писатель. Явно ждал выступления. Ладно, черт с ним, не жалко.

Сказал:

– Меня зовут Анджей, я учил немецкий язык сперва в университете, как дополнительный иностранный, позже доучивал на курсах, несколько раз ездил в Германию, даже собирался там остаться, но передумал. Учить немецкий тоже в конце концов бросил, потому что надоело. Мне вообще довольно быстро все надоедает. Это было давно, лет пятнадцать назад. Я был уверен, все забыл, ничего не пойму. Пришел, чтобы проверить. Но почему-то неплохо вас понимаю. Очень удивлен.

Почти не запинался. Неудивительно, было время заранее придумать речь, составить ее из простых коротких фраз, несколько раз повторить про себя, позаимствовав произношение у самого Файха. Всегда легко перенимал особенности чужой речи и так же легко утрачивал навык – буквально через час.

– Бывает и так, – задумчиво сказал Файх. И внезапно спросил очень строго, как школьный завуч, застукавший очередного старшеклассника с сигаретой прямо в учительской уборной: – Вы уверены, что пришли только ради проверки своих знаний? Вряд ли вам это действительно интересно.

Ишь ты, угадал.

Пожал плечами, хотел отмолчаться, но Файх смотрел требовательно, почти яростно, словно репетировал роль для спектакля о рыцарях, которым вот-вот придется схватиться за мечи ради какой-нибудь возвышенной глупости из разряда вечных ценностей, вернее, вечных заблуждений – ай, как ни назови.

Подумал: «Ладно, могу рассказать. В конце концов, молчать даже нечестно. Если бы я сам вдруг оказался писателем – ну предположим, никогда заранее не знаешь, кем тебя угораздит родиться – мне бы, наверное, было приятно и лестно узнать, что кто-то видел мою книгу во сне. Вспомнить бы еще это слово – «сон»!»