И ведь вспомнил, стоило только заговорить.

– В объявлении было написано, что вы автор «Книги перемены мест слагаемых». А я накануне видел книгу с таким названием во сне. И успел ее почитать. Даже записал поутру все, что вспомнил. Поэтому мне стало интересно на вас посмотреть.

– Мне тоже интересно на тебя посмотреть, – сказал Файх. – «Книга перемены мест слагаемых» – это как раз та, которую я собираюсь написать. Я добавил ее название в объявление просто так, на удачу. И в качестве своеобразной шутки, которую не поймет никто, кроме меня самого. И тут вдруг приходит человек, уже читавший мою будущую книгу во сне. Невероятно!

Он был, похоже, по-настоящему взволнован, даже на «ты» перешел, не дожидаясь разрешения, но Анджей не стал придираться, какая разница, «ты» или «вы».

– Покажешь мне свои записи? – нетерпеливо спросил Файх. – Пока я не умер от любопытства прямо в этой лавке, которая, будем называть вещи своими именами, не предназначена для христианского погребения.

На этом месте синевласая Габия расхохоталась, толстая Марина тоже хихикнула, прикрыв рот рукой, Даниэль и Эрик растерянно моргали, явно пытаясь понять, в чем соль шутки, а старушка в пальто вдруг перекрестилась, и это почему-то выглядело не смешно, а почти пугающе, хотя, казалось бы, такой безобидный ритуальный жест.

Сказал:

– Могу показать, мне не жалко. Только сначала их придется перевести.

– Ну так переводи! – нетерпеливо воскликнул Файх. – А мы, если что, тебе поможем.

Проворчал про себя: «Чтобы помочь, нужно знать не только немецкий, а еще и польский. А моих земляков тут, похоже, нет, так что сам, все сам». Вздохнул, предвкушая провал, достал телефон и принялся читать, кое-как переводя на ходу:

– Утонувшие в реке времени, опускаются на ее дно и лежат там, запутавшись судьбой за… – что обычно бывает на речном дне? – да, спасибо, коряги. А тех, чья судьба коротка и жестка, как волосы молодого солдата, унесет течением и выбросит на берег в любом месте, как повезет. Рисуя карту местности, которой не существует, человек не знает, что чертит новую карту своего внутреннего пространства, ключ от которого однажды получит. Но кто его получит – это вопрос. Когда знакомое болото, заросшее… простите, я не знаю названия растения и не понимаю, как объяснить, могу потом посмотреть в словаре, если не забуду. А пока читаю дальше: когда болото превращается в ореховую рощу, постарайся проснуться одновременно в обоих местах, не пожалеешь. Люди думают, будто изобрели зеркала, а на самом деле зеркала изобрели людей, когда им стало скучно отображать одно только небо… Небо, которое слишком совершенно, чтобы казаться забавным. Всему живому необходимо утешение, а дать его можно только стоя на пороге между движением и тьмой, где невозможно говорить; с другой стороны, кто сказал, будто утешение должно быть именно словом. И… и это все.

Не захотел переводить «Я тебя убью». Хотя технически это было гораздо проще, чем все остальное.

Пока удивлялся, что справился, Файх молчал и смотрел в окно. Наконец сказал:

– Удивительно, как много тебе удалось запомнить. Большое спасибо. На этом, я думаю, мы можем закончить первую встречу. Предлагаю собраться в пятницу в семь вечера – всем удобно? Никто не уедет за город? – у меня дома. В моей квартире прекрасный большой балкон, там гораздо приятней, чем…

– Погодите, еще не все представились, – укоризненно напомнила Марина.

Собравшиеся дружно обернулись к старухе в пальто, которой забыли дать слово.

– Не нужно ее беспокоить, – покачал головой Файх. – Эту женщину зовут Грета Францевна, и она пришла к нам из позапрошлого ноября. Ей сейчас очень трудно, и все, чем тут можно помочь – не дергать ее понапрасну. Расскажет о себе, когда захочет и если сможет. А пока я о ней позабочусь. До встречи, друзья. До пятни… Нет, стоп, сперва я запишу для вас номер квартиры и код. Подождите буквально минуту! А подъезд покажу, когда выйдем. Согласны?

Возражений не последовало. Вероятно, потому, что сейчас все собравшиеся судорожно повторяли про себя: «Таааак, пришла к нам из позапрошлого ноября. Из позапрошлого ноября, значит», – и прикидывали, в каком месте допустили ошибку, или просто не расслышали, что вышла такая чушь. Анджей и сам сперва задумался, а потом махнул рукой. Решил: хватит с меня. Наговорился уже по-немецки по самое не могу. Теперь с чистой совестью можно сделать перерыв еще лет на пятнадцать. Как минимум.

Принимать участие в дурацкой игре, затеянной немцем, он в любом случае не собирался. Слушать, как все эти милые люди будут пересказывать свои специально для книжки прожитые и от этого еще более дурацкие дни – увольте. Как мог, развлек, а дальше без меня, пожалуйста, вам же лучше, по крайней мере, никто не повесится в коридоре от лютой тоски после первой же полудюжины головокружительных, захватывающих эпизодов на кухне.

Файх тем временем принялся раздавать бумажки, на которых было написано: «Квартира 17, второй этаж, код 38, нажать одновременно». Демонстративно отказываться было бы глупо, поэтому взял, машинально скомкал, сунул в карман, и тогда Фабиан Файх, неизвестный немецкий писатель в нелепых розовых шортах, сказал негромко, но внятно: «Если не придешь, я тебя убью».

В подобных случаях говорят: «так и сел». Но нет, не сел, устоял на ногах, только адресовал немцу недоуменный взгляд: «Что это было? Я, конечно же, ослышался?» И тот повторил, прошептал в самое ухо, щекоча горячим дыханием, ласково, как вернувшийся под Рождество из долгой командировки, соскучившийся, нагруженный подарками отец: «Я тебя убью».

Почти как во сне.

Пока пытался слепить не то вопрос, не то ответ из немецких слов, внезапно разом вылетевших из головы, Файх дружелюбно улыбнулся, подошел к старухе Грете Францевне, взял ее под локоть, повел к выходу, распахнул перед ней дверь, заботливо помог одолеть обе ступеньки, ведущие наверх из подвала. Попросил, пропуская остальных:

– Подождите еще минуту, сейчас запру лавку и покажу вам мой подъезд, он довольно хитро расположен, так сразу и не найдешь, я сам минут десять по двору слонялся, пока не догадался позвонить, чтобы меня встретили и проводили…

Тараторил теперь быстро-быстро, еще и ругаться успевал, совсем уж тихо, под нос, пока возился с ключами, а когда наконец справился с дверью, и сказал: «Вот и все, пошли», – Греты Францевны в зимнем пальто уже не было во дворе. Как-то очень уж шустро она смылась – с учетом того, что по лавке передвигалась еле-еле.

Хотел было спросить, куда подевалась старуха, но промолчал, и остальные тоже промолчали, в конце концов, какое им дело, ушла себе и ушла.

Все равно не собирался приходить в пятницу. И бумажку выкинул еще по дороге, в дом не понес. Однако ненужная информация как-то успела осесть в голове: квартира семнадцать, второй этаж, код три-восемь, нажать одновременно. От своего бы подъезда код так сходу запомнить, но память своенравное устройство, сама решает, какую информацию хранить, а от какой избавляться, и ее выбор так часто противоречит здравому смыслу, что это можно считать закономерностью: чем бесполезней цифры, тем дольше будут крутиться в голове, как телефон одноклассника, с которым даже не дружил, а только обменивался марками, двадцать три-двенадцать-восемьдесят девять, что хочешь, то и делай.