Мехмед Соколлу, справедливо полагая в новоявленном Джеме человека военного и бывалого, и службу определил ему соответственно. Джем Абдаллах получил под свое начало отряд кавалеристов, угрозу и противовес янычарам, и звание заима. А с ним и полагающуюся ренту – «тимар» в 20 тысяч акче. Само собой разумелось, что и сам заим, и его конный отряд будут опорой и вооруженной поддержкой, а придется, то и охраной, прежде всего ему, великому визирю дивана.

Как быть с гаремом, подсказала собственная тоска от тайного одиночества. Хоть был обласкан великим визирем, и ни в чем не знал нужды, был доволен и новым званием, и новым подчиненным ему войском, а там признали сразу за невиданную силу и бесстрашную отвагу, но во всем обозримом мире был он такой один. И то, что носил новое гордое имя и тюрбан больше головы, что заискивали многие правоверные, кто подношением, кто с великой честью для себя сватал красавицу дочь, богатую приданым, дела не меняло. Назовись хоть Яношем, хоть Абдаллахом, человеком все равно не быть. А значит – жить и таиться, не обмолвиться ни словом, не допустить и намека на тот великий секрет, что скрыт в его теле. Да разве может понять смертный, будь он хоть трижды великий визирь дивана, что такое тайная мощь, свербящая тебя изнутри, огромная власть, для которой нет выхода, ибо сила ее лишь в тени. И не с кем поделиться, некому тебя понять, и опереться со своей ношей тоже не на кого. Потому что здесь, под палящим стамбульским солнцем, есть только ты, а более никого. А те, кто сродни тебе, все за далеким морем и знать тебя не хотят, а если поминают тебя и твой род, то не иначе как проклятиями. Да и есть ли кто? Может, и сгинули, как Михай.

Для присмотра за гаремными рабынями, само собой, требовались и евнухи. Пусть гарем не велик, все же Джем Абдаллах воин и некогда отвлекаться на глупости, но без евнухов никак не обойтись, да и где это видано для особы с его положением. Вот тут новоиспеченного заима и осенило. Да это же есть самые что ни на есть подходящие братья! И слухи из гарема не пойдут, и болтливым одалискам чуть что – удавку и в воду.

Евнухов подобрал сам. Искал не самых красивых и не самых ученых, а самых обиженных и обозленных на судьбу. Но не без змеиной хитрости. И сам не был ею обделен, и почитал в других. И не прогадал.

Для начала приручил двоих. Впрочем, его скромный импровизированный восточный бордель больше до поры и не требовал. Так появились при нем Хайдар и Ибрагим. Сначала Ибрагим. Мальчиком увезенный из родной Армении, в глубине души люто ненавидел османов, но, изворотливый и хитрый, умело принимал раболепный и полный преданности облик, тая у пылающего сердца отравленный клинок. За что и был продан бывшим своим повелителем Ахмедом-челебией, имевшим под началом стамбульский рузнаме – палату учета доходов со всей столицы. Видно, почувствовал заплывший доходным жирком, опасливый султанов чиновник в Ибрагиме неладное и, не имея ни сил, ни желания изобличить и покарать подозрительного евнуха, к тому же будучи человеком практичным, продал Ибрагима новоявленному приближенному Мехмеда Соколлу.

Предложение господина своего Джема принял Ибрагим с радостью. Но и без него рад был бы служить ренегату не за страх, а за совесть. И одного взгляда на нового господина хватило Ибрагиму, чтобы насквозь проникнуться чувством – Джем Абдаллах, друг великого визиря и султанский военачальник, – необычный человек. Сам не зная почему, но с первых шагов своих в новом доме был Ибрагим уверен, что купили его неспроста. Что господин его и хозяин Джем все знает про него, Ибрагима, до самой тайной и задней его мысли, и что господину Джему эти мысли по нраву.

Ухаживал за страдающим евнухом сам, не доверяя забот о нем служанкам. Велел даже перенести больного в свои покои, что было по тем временам неслыханно. Но домашние его слуги кивали понятливо – как же, заплатить кровопийце Ахмеду-челебии немалые деньги за приличного евнуха, да и тут же его потерять? Опять же хозяин их – бывший неверный, оттого и причуды. А все же хорошо, когда господину не чуждо пусть и корыстное, но милосердие.

Ибрагим его неусыпными заботами выжил и начал поправляться. И благодарность его Джему не имела границ. Долго не мог уразуметь, что отныне он больше не раб, а младший брат по крови и послушание его должно идти от родства и уважения к знанию и опыту старшего брата, а не от купленной обязанности.

С Хайдаром было уже проще. Был он по природе своей куда менее хитер и изощрен в злобе, чем Ибрагим, зато обида его была приземленнее и понятнее. С раннего детства Хайдар, крестьянский сын, мечтал стать воином или, на худой конец, разбойником. Но был продан в тяжелый год, оскоплен торговцем, и вот вместо сипахского войска, предела его мечтаний, обречен был до конца своих дней присматривать за гаремными затворницами, окаянным бабьем, которое ненавидел больше всего на свете. Джему немного тяжеловесный и упрямый в своем гневе, крупнокостный Хайдар чем-то напоминал сгинувшего безвозвратно Михая.

По поручению старшего кровного брата Хайдара выхаживал Ибрагим. Дюжий и упорный даже в болезни евнух посвящение перенес на удивление легко. Перерождение только добавило ему угрюмой злобы, однако Джему Абдаллаху новый брат был предан беззаветно, и это было главным. В глазах Хайдара Джем был тем самым идеальным воином, каким он и сам когда-то мечтал стать. Теперь его мечты благодаря новому господину могли и воплотиться в реальность. Ведь ни для кого не секрет, что в великой империи евнухи подчас назначались и сераскерами войска, и даже становились визирями, был бы могущественный покровитель. А у Хайдара отныне он был. Но называть хотя бы в мыслях господина своего Джема братом Хайдар так и не осмелился. Это было выше его понимания. Вот Ибрагим, хитрец и умница – другое дело. Его можно было почитать за старшего брата, к тому же был Хайдар благодарен Ибрагиму за уход и заботу, когда был немощен и болен.

Участь рабынь из небольшого гарема Джема определил именно Хайдар. Новая плотская сущность вернула и Ибрагиму, и Хайдару стройность тел и дала невиданную крепость мышц, избавив навсегда от женоподобной расплывчатости и дряблости, так свойственной всем евнухам. Однако вернуть утраченное давно мужское достоинство не смогла. Что было отрезано ранее, то было утрачено навсегда. Ибрагиму вроде было и все равно, новые возможности ставшего почти вечным тела полностью извиняли его некоторую ущербность. Нельзя сказать, что сильно переживал и Хайдар, ибо по незнанию не очень представлял, чего был в детстве лишен, но добрых чувств по отношению к женской половине рода человеческого у него не прибавилось.

Когда мудрый господин и хитроумный Ибрагим додумались постоянно обновлять гаремных рабынь и служанок, попросту время от времени надевая им мешок на голову за выдуманные преступления, и таким образом прекращать нежелательные толки, Хайдар и выступил со своей пламенной и короткой речью. К чему просто так переводить дорогой товар, когда можно использовать его с благой целью, а после уж и отправлять на корм рыбам! К чему ловить грязных портовых бродяг и пьяниц, когда к их услугам чисто вымытые нежные шейки, безответные и беспомощные! Справедливость его слов была неоспорима, и господин Джем и Ибрагим полностью согласились с находчивым Хайдаром. Ибрагим же некоторое время от души переживал, что это Хайдар, а не он, со всем своим хитроумием, додумался до такой простой идеи.