— Зря! Другого брата у тебя нет и уже не будет. Терпи теперь то, что выросло. — Эд прошел мимо нас, не обращая внимания на шумно дышащего, злющего Хакарка. — Сказали же тебе, ничего серьезного с ней не случилось. Переутомилась и просто испугалась. Ничего страшного, пусть закаляется. У вас впереди долгие годы притирки, недовольства друг другом и страстных примирений ночами.

— Чего ты хочешь? — В голосе мужа послышалась усталость.

— Согласись на мое предложение, — тут же перешел к делу Эд. — Дай мне выйти к Буревестнику.

— У тебя нет причин.

— Есть, — голос Эда стал серьезным. — Бьерн был и моим отцом. Заговорщики смертельно ранили его и пытались убить тебя. Они же едва не убили мою мать. Этого мало?

— Мало, — эхом отозвался Хакарк. — Я иду за помощью к Старцам просить справедливости не для себя, а для народа, что находится под моей защитой. Убийство отца и покушение на твою мать — лишь малая часть того, что они сделали, делают и собираются сотворить в дальнейшем. И я готов поднять людей, но не могу сеять смерть, не зная наверняка, кто враг.

— Тебя сошлют.

— Возможно.

— И не боишься, что она не пойдет за тобой? — Эд встал у моей постели.

Несколько секунд молчания супруга дались мне тяжело. Что же он скажет? Верит мне? Или решит, что брошу?

— Боюсь, — ответил он, поглаживая тыльную сторону моей ладони. — Боюсь, что пойдет. И будет потом проклинать тот миг, когда решилась на подобный шаг. А потому не позволю.

— Ну и дурак, — фыркнул Эд.

— Вон! — заревел Хакарк, вскакивая с моей кровати, на краю которой сидел миг назад. — И чтоб не показывался мне на глаза со своей наглой рожей, пока не успокоюсь!

— Давай-давай, — буркнул тот в ответ, удаляясь. — Успокаивайся. Не буду вам мешать. Двое сумасшедших! И кто у таких родиться может — страшно представить.

Последние слова я уже еле слышала — Эд ушел, задернув за собой полог шатра.

— Что тут скажешь? — Хакарк снова сел на мою постель. — Родственников не выбирают. Впрочем, у тебя тоже семейка не из лучших.

— Уж какая есть, — буркнула я, поняв, что мое пробуждение больше не тайна. — И, боюсь, среди них есть тот, кто помогает заговорщикам.

— Твоя тетка, — спокойно сказал Хакарк. Он смотрел на меня, не мигая, больше напоминая волка, нежели человека: дикого, взъерошенного, сердитого.

— Знаю, — шепнула, чувствуя закипающие в глазах слезы. — Не хотела верить в это, думать об этом, но деваться некуда. Уверена, она травила мою маму, чтобы та не смогла родить наследника. Не знаю, в курсе ли дядя и отец…

— Сомневаюсь. Впрочем, возможно все. Поэтому и нужно идти на Великий Суд. — Хакарк умолк, закрыл лицо обеими ладонями и замер, а потом вдруг зарычал, вскочил и, скинув с небольшого столика кувшин с водой, сжал кулаки. Спустя три удара моего сердца о ребра он заговорил снова: — Все обернулось так странно… Я знал о заговоре, ждал много лет нового появления его зачинщиков. И вот пришло письмо от твоего отца, он предлагал объединиться в союз против Ригула. Лавитарии мерещилась скорая война с соседями, они нуждались в военной мощи. И я дал добро, прекрасно понимая, что никакой войны не будет. В Высшем Совете Ригула заседает Габриэлла. Моя мачеха. Они все там помешаны на мире во всем мире и ни за что не допустили бы напрасных смертей. Но мне нужна была жена. Чужестранка. Послушная.

Хакарк обернулся.

— Мне прислали рисунок. Скромная девушка в форме монастырской школы. Рыжеволосая, красивая… хоть и очень худая.

Я закатила глаза и позволила себе легкую улыбку.

— Вот именно! — Хакарк указал на меня пальцем. — Это был обман. Я провел Лавитарию, а они провели меня. Подсунули настоящее бедствие в пышном белом платье. Сказали: послушная, молчаливая. Наездница великолепная.

Я покраснела.

— И знаешь, что я думаю?

— Знал бы правду — ни за что не женился? — хмыкнула я.

— Знал бы правду твой отец — никогда не продал бы тебя варвару в жены, — ответил муж. — Но он совсем не понимает, что натворил. Отрекся по глупости когда-то, а потом стало поздно что-то менять.

По щеке словно перышком провели. Тронув ее ладонью, я с удивлением обнаружила влажную дорожку. Это слезы-предательницы вырвались без спроса.

— Он никогда не хотел дочь, — как можно безразличнее ответила я.

— Кто сказал тебе это? — Хакарк подошел ближе, сел перед кроватью, взглянул на меня по-новому, совсем по-особенному. Странно и необычно. Словно стал ближе, роднее…

— Я сама знаю, — проговорила упрямо. — Его отношение говорит само за себя. Не прошло и нескольких лет со смерти мамы, как он избавился от меня.

— Еще бы, — муж хмыкнул. — Ты ведь очень похожа на нее. И если Оруэн Тарси действительно был привязан к жене так, как мне рассказывали, то ты стала костью в горле. Хотя, родись у него сын, не думаю, что его отправили бы куда подальше, здесь ты права. Быть женщиной тяжело.

— Знаешь, ты совершенно не умеешь успокаивать. — Я потянулась, взяла Хакарка за руку и сжала ее крепко-крепко, спросив: — Думаешь, Старцы откроют все тайны на Высшем Суде? И заговорщики получат по заслугам?

— Да.

— Тогда не отказывайся от меня. Потому что я хочу быть рядом, будь то ссылка или жизнь в достатке. Мучиться тебе со мной до конца дней.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, женщина. — В голосе мужа появилась сталь.

— Это ты не понимаешь. — Я обхватила его лицо руками, не позволяя отвернуться. — Забудь о девушке с портрета, Хакарк. Ты позволил ей проснуться от долгого сна и раскрыться. Той скромницы — Пэппет Тарси — больше нет, она получила новое имя, новую судьбу. Помнишь?

Его глаза блеснули в сумраке шатра.

— Плохо из воспитанниц выбивают дурь в твоем монастыре, — со знанием дела заметил он, — я бы ни за что не отправил туда дочь.

— Ну вот, — радостно улыбнулась я, — зато теперь ты уже допускаешь возможность рождения дочери.

Хакарк не ответил. Привстав, он уложил меня на кровать и прижался губами к моим губам, торопливо разрывая остатки моей рубашки.

На этот раз все было иначе.

Те же руки гладили мою спину, то же могучее тело нависало сверху, но совсем другие, новые, обостренные ощущения разрывали душу. Трепет, нежность, приятное волнение. Желание прикоснуться в ответ, попробовать на вкус его кожу… Словно мы наконец познакомились, разрушили незримую преграду и приняли друг друга. Я признала свою слабость перед этим неукротимым мужчиной. Он пленил меня, покорил. Цепенея и тут же тая от каждого прикосновения, я выгибалась навстречу, дрожала и просила не останавливаться. Просила громко… до хрипоты, до нехватки воздуха.

И Хакарк целовал как никогда: страстно, яростно, неистово. Он говорил со мной этими поцелуями, объяснялся в чувствах, делился эмоциями, которые никак не мог, а может, и не умел обличать в слова.