Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне дорог Бах…
Ну, как бы вам сказать,
Не то чтоб нынче музыки не стало,
Но вот такого чистого кристалла
Ещё нам не являлась благодать.
Какое равновесие страстей,
Какая всеобъемлющая совесть,
Какая удивительная повесть
О брошенной в века душе моей!
Из прочитанных книг: «Латинские изречения», «Русская философия XI–XIX веков», «Ленинизм и философские проблемы» (изд. «Мысль», 1970), Норберт Винер «Кибернетика», Томас Манн «Иосиф и его братья», Кэнко-Хоси «Записки от скуки» (начало XIV века) – «Цели недостижимы, стремления безграничны. Сердце человека непостоянно. Всё сущее призрачно…»
Диалоги Платона, Гегель, Бабель, Курт Воннегут, Владимир Леви «Я и Мы», и хватит: устал перечислять. Выражаясь поздним языком XXI века: объём информационного потребления достаточно высок. И всё аккуратно записано чётким почерком, который с годами превратился в каракули…
* * *
70-е годы на радио – это некая двойная жизнь. Дома я читал разное и разбирался в многообразии мира, записывая по ходу чтения в заветную тетрадь «Аэрофлота», а на работе писал совсем другое: тексты чистого пропагандизма, клеймил империалистические страны и восхвалял советский образ жизни. Вёл еженедельную международную панораму, «Беседы Ивана с Жоаном», отвечая на разные вопросы слушателей, типа: «Легко ли в СССР найти работу?», «Как осуществляется социальное обеспечение в СССР?», «Участие населения в управлении обществом», «Положение молодёжи», «Существует ли в СССР проблема отцов и детей?» и т. д. Но сочинял программы и для души, к примеру, к 30-летию «короля футбола» Пеле, программа «Спорт в СССР» и вновь это часто встречаемое «и т. д.».
Так оно и сочеталось: книгочей, поклонник поэзии и одновременно пропагандист и агитатор.
Хронику личных событий не привожу, так как дневник как таковой отсутствовал. Нашёл только какие-то разрозненные записки об отпуске. Итак…
Отпуск: Вологда, Поленово
Поздним вечером 2 августа мы с Ще отправились в отпуск на поезде «Шексна» в Вологду. Приехали. Походили по городу. Ночь провели раздельно в общежитии гостиницы «Северная», и разразился психологический кризис, или по-другому душевный надломчик. Какое-то внутреннее раздражение возникло ещё на Ярославском вокзале, где первые буквы «Ярос» потухли, а светились лишь «лавский вокзал». Почему-то неприятной оказалась фраза одного нечёсаного сального мужика: «Не знаю, что такое, но как проснусь, так есть хочу». Короче, темна и непонятна душа интеллигентного человека, поклонника творчества Кафки и Достоевского. Весь он – боль, сомнение и неверие. Всегда в нём загораются странные симпатии и ещё более странные антипатии.
Вологда не понравилась сразу. Всё в городе вызывало во мне раздражение. И торт в вокзальном ларьке с засохшей гигантской мухой посередине, и услужливая официантка в ресторане, которая принесла кофейник с предупреждением: «Когда будете наливать, придерживайте крышку, а то она падает. У всех наших кофейников отбитые носики…»
Пуще всего подействовала на меня ночь в общежитии, полная фантасмагории. Командированный люд говорил о том, кто что купил, кто сколько выпил и какая машина на кого наехала по дороге. Рассказывали обстоятельно, не торопясь, со всевозможными подробностями. Последней жгучей историей, услышанной сквозь тяжёлый сон, был рассказ о валенке, который сгорел у печки.
В половине шестого утра я проснулся от солдатского, молодецкого храпа. Девять моих соседей по комнате дружно досматривали свои доисторические сны.
Сапог сгорел! Лёд тронулся! Билеты на самолёт в Кириллов были возвращены в кассу и тотчас были взяты билеты обратно, на московский поезд.
После набега в Вологду решили отдохнуть на Оке, неподалёку от музея-усадьбы Поленова… Поездом до Серпухова, далее на речной ракете «Заря». На месте путёвку в дом отдыха получить не удалось и пришлось снять у одной хозяйки сарай…
Все заботы отодвинулись. Всё тленно и тщетно. Вечны шум листвы, перепевы птиц и тишина. И вообще, человек создан для лени… На 10-й день пошли дожди. И среди поленовцев приобрёл популярность народный спорт – литрбол. Магазин и ларёк работали на полную мощность. Скоро их запасы иссякли, и тогда наиболее отважные литрболисты отправлялись за горючим вплавь. Вскоре опустел магазин и на том берегу. Настала очередь одеколона.
Переиграли во все игры: в преферанс, в кинг, в дурачка и покер. Лица играющих смялись и напоминали лица бумажных королей и дам. Было холодно и неуютно. Пришлось возвращаться в Москву и сделать ещё один отпускной набег – в Загорск. Священники, монахи и семинаристы то и дело возникали среди буйной монастырской зелени, как привидения, как чёрные Фантомасы. С впалыми щеками, с горящими глазами, с нервно сплетёнными пальцами рук. Отрешённые от мирской суеты, от автомобилей, мартенов и мюзик-холлов, они шли мимо нас, и мысли их парили в запредельной голубизне августовского неба. Так, по крайней мере, казалось нам.
Что касается хорошего русского художника Василия Дмитриевича Поленова (1844–1927), то следует вспомнить, что он учился во Франции у «барбизонцев», но всё же остался русским реалистическим художником: «Московский дворик», «Золотой дворик», «Бабушкин сад», «Заросший пруд» и другие картины. Вёл пейзажный класс, у него учились Левитан, Коровин, Головин… Самая крупная картина Поленова – «Христос и грешница», авторское название «Кто без греха?». Но это название цензура запретила (не без греха и царь тоже?) и заменила на «Христос и блудная жена». Это по-житейски. Как отнёсся Поленов к советской власти, не знаю. О нём ничего не читал и, соответственно, не писал. Не мой художник.
Но тем не менее после Поленова потянуло на живопись.
26 августа
Третьяковка…
Какой огромный и разный этот мир художников и их творений. Как резко различны просветлённые краски и шероховатые мазки Серова и расплывчато-сумеречное письмо Борисова-Мусатова. Как задумчив и Христос в пустыне у Крамского, и как удивительно льётся свет у Левитана в «Тихой обители». Как глубоко запала тоска в глазах врубелевского демона, и как по-земному смотрят глаза с портрета Якулова у Кончаловского. Но, пожалуй, больше всего меня поразило небольшое полотно Лучишкина «Шар улетел»… Безысходность. Отчаянье. Смерть. И тут же рядом висят другие полотна, демонстрирующие оптимистическое, жизнеутверждающее искусство: «Колхозный праздник» Герасимова и «Хлеб» Яблонской. Здесь всё солнечно, красочно, радостно. И полное безмыслие…
Ранее до Третьяковки – 20 июня – в газете «Советская культура» в рубрике «Новости кино» моё представление нового фильма Андрея Тарковского «Тайны „Соляриса“». Точнее, о создании картины, о подготовке и поиске актрисы на единственную женскую роль Хари. И, естественно, нашли любимую женщину главного героя, воспроизведённую по тексту романа Станислава Лема космическим разумом. Женщина-клон. Так что парой Донатасу Банионису стала Наталья Бондарчук (1950).
И ещё одна знаменательная дата – 6 декабря 1970