Катарина смеялась от души, вытирая выступившие из глаз слезы.

— Вы такой смешной, Алексий, — произнесла она, когда наконец-то смогла успокоиться. — Такой смелый, храбрый командир, который не боится османов, а они его, наоборот, очень боятся, и все вокруг, даже свои егеря, боятся и уважают такой грозный майор Егоров. А он сам, оказывается, просто боится спросить у девушки, с кем ей «интересно», — она с иронией выделила это последнее слово.

— Да никого я не боюсь! — нахмурился Лешка и начал резко разворачиваться, чтобы уйти.

— Простите меня, Алексий. Я не хотеть вас обидеть, я немножко неправильно сказать, — Катарина схватила его за руку. — Не уходить, подождите одна минута, мне нужно вам что-то сказать очень важное. Вы мне никак не можете мешать, более того, когда вы есть рядом, у меня на душе большой праздник. А Бестужев Алексей — он веселый, добрый, да, он красиво поет. Но-о он, — и девушка замолчала, подбирая правильные слова. — Он не есть праздник на моей душе и на мой сердце. Он как Хлебников Слава, как Курт, как Сергей, он есть только друг и товарищ, просто мой друг, и я ему это сто раз уже сказать.

— Вот те раз, а я уже вас поженил ведь заочно! — удивленно проговорил Егоров.

— А в Руссии решать командир, кому и как на ком жениться? — с улыбкой спросила Катарина. — Девушка в Сербии сама выбирать, за кого ей выходить замуж. И они выходят замуж только по любви. Запомните это, Алексий, — и она, бросив свой насмешливый и искристый взгляд, убежала в дом.

«Вот ведь дурак, правда», — думал Егоров, шагая в свою избу. Сентябрьский день подходил к концу. Пропыленное и пропотевшее на учебном полигоне тело ждало отдыха. А на душе у Лешки была весна и «распускались цветы».

Все в роте шло по установленному распорядку. Барабаны били положенные сигналы, выстраивая личный состав на утренний сбор, на завтраки, на убытие к месту учебных тренировок, на караулы, обеды, ужины, вечернюю поверку и отбой.

Казачьи и егерские дозоры ходили вдоль берега беспрепятственно. Турок в прямой видимости нигде видно не было.

По затвердевшей в конце осени земле в Николаевское прибыло два эскадрона дончаков из первого и третьего казачьего полка. Есаул Писоренко с Третьего донского прибыл с тремя сотнями своих людей. Рядом с ним ехал Каледин Платон, состоящий в сотниках. С ним же пришли и старые знакомые егерей — хорунжий Сечень со всей своей командой следопытов, а также подхорунжий Лутай. А в первом донском разглядели урядника Андрейченко с сыном и со знакомыми по Шумле казаками.

— Ну все, коли дончаки здесь, то теперь они порядок наведут у бугских! — говорили ветераны, завидев среди всадников знакомые лица. — Добрые вояки, всю турецкую в седле и в сшибках с неприятелем провели.

Случилось все, как и предсказывали солдаты. В Бугском полку у Касперова в руках была лишь номинальная власть, на самом же деле вся реальная была за приписными, урядниками, хорунжими и сотниками с Дона. Пара десятков непонятливых арнаутов лишились зубов, а трое пустились в бега.

— Ну хоть шеи там никто ненароком себе не свернули, — ухмылялись егеря, провожая взглядом дозорную сотню.

Взаимодействие с отдельной ротой у казачьего полка наладилось. В секреты и разъезды теперь выходили все вместе. Касперов получил подполковника и ходил гордо. На традиционный обмыв офицерского звания были приглашены все три офицера из егерей. Все прошло в духе добрососедства и взаимоуважения. Бестужев пел под гитару грустные песни о любви, а Лешке было как-то не по себе. Он знал, что его кто-то ждет и кто-то о нем сейчас думает.

В середине декабря на Буге встал лед, и теперь дозорам приходилось тщательно осматривать речную поверхность. В Крыму назревали какие-то грозные события, и уже второй раз от Баранова приходила за этот месяц депеша — усилить контроль за всей пограничной чертой и не допустить прорыва турецких отрядов на русский берег, а потом и дальше к Днепру. В Крыму очень неспокойно!

Семнадцатого к ротной избе подкатили сани, и из них вышел Живан.

— Господин премьер-майор, капитан-поручик Милорадович из отпуска к месту постоянной службы прибыл, — доложился бравый офицер.

Лешка выслушал представление и крепко обнял друга.

— Ну, давай, присаживайся к столу, рассказывай, как ты там. Как устроил Радована? Что там у наших творится в поместье?

— Все хорошо, командир, — довольно улыбался капитан-поручик. — Радован зачислен в кадетский корпус. Были некоторые вопросы по знанию языка и нескольких дисциплин, но все они очень быстро отпали. В поместье я был целых три недели, и вот тебе оттуда гостинец, — он выставил на стол пудовый мешок.

— Чего это такое? — Лешка с интересом заглянул вовнутрь. — Никак мука?

— Она самая, тонкого помола, пшеничная, — кивнул Живан. — Потап просил тебе передать, что мельницу они запустили в конце сентября. Как раз к этому времени наш Курт там все соединил и смонтировал. Все механизмы он самолично под эту мельницу на месте дорабатывал. Намололи к моему отъезду пять сотен пудов чистого, тонкого помола муки и еще три сотни грубого. Как только своя пшеница и рожь закончатся, говорят, что начнут принимать ее от соседей, у них там уже за этим самым делом целая очередь стоит. За мукой, кстати, тоже большая очередь. Скупают ее купцы не только из Козельска, но и из Калуги, и из Сухиничей. Перед самым моим отъездом был даже закупщик из Тулы. Но они его восвояси отправили, говорят, больно уж противный и нагло обманывает. Так, у Курта мастерская начинает работать, там, конечно, не все еще пока достроено, но он уже заказы на ремонт бричек набрал и возится со своими железками постоянно. Для маслобойки только лишь фундамент пока поставили. Но наши унтера просили тебя не беспокоиться, потому как весь строительный материал они почти что уже заготовили, и им осталось только лишь механизмы и жаровни там сладить. Семян подсолнечного цветка на следующий год наготовили в избытке. И если будущий урожай будет такой же добрый, как и этот, то его хватит и на масло, и на будущую посадку. Так, что еще они передали? Картофель уродился хороший, кукуруза и весь овощ тоже. Коровник, птичник и скотные сараи в усадьбе достроили, новую конюшню тоже запустили. Ну, в общем, все там у них хорошо. Ребятам теперь там вместе не скучно. Шутят, что один у них безногий, один безрукий, а третий вообще немец, упертый на всю голову.

— Здорово! — порадовался