— Я присоединюсь к ним позже. Когда вернусь из Чечни.

— О'кей! — заявил Хоукер и распахнул дверцу «шевроле»: — Садитесь, господин Русланов. Мы едем в израильское посольство. У нас хорошие отношения с этой страной. Все необходимые документы вы получите не позже чем завтра. Общий привет, джентльмены. Знакомство с вами сохранится в моей памяти как одно из самых приятных воспоминаний. Впрочем, не исключено, что мы еще встретимся. Мир тесен, господа. Он очень тесен. И становится все теснее!

«Шевроле» резко взял с места, выехал из ворот госпиталя и исчез в потоке машин.

— Теперь послушайте меня, — проговорил Полонский с таким видом, словно все время до этого он напряженно, ероша волосы, обдумывал какой-то очень важный вопрос и только сейчас нашел на него ответ. — Что было? Получив факс профессора Русланова, мы проверили его заявление о том, что гражданин Турции Абдул-Хамид Наджи является находящимся в международном розыске преступником. Экспертиза ДНК доказала это. В пределах своих служебных полномочий оперуполномоченный российского Интерпола майор Гольцов вылетел в Вену и при содействии наших коллег из австрийского Интерпола обнаружил преступника, который был арестован в полном соответствии с австрийскими законами и Уставом Интерпола. Майору Гольцову было предписано произвести экстрадицию преступника, что он и сделает, когда австрийский суд примет соответствующее решение. Вот что было. Больше не было ничего. Не было никаких легионеров, не было никакого Хоукера. Мы незнаем, где профессор Русланов прятал свою семью. Мы ничего незнаем ни о каком судне, которое не потонуло. И здесь не было никакого Михальского! Я его не видел и сейчас не вижу в упор! А еще лучше, если ты немедленно уберешься из Вены. Завтра я улетаю в Москву. Ты полетишь со мной. По крайней мере, я буду уверен, что больше никаких неожиданностей не приключится. Все ясно?

— Как скажете, господин генерал, — без энтузиазма отозвался Михальский. — Только из уважения к вам.

— Кассета с допросом Мусы, — напомнил Гольцов. — Вам придется объяснить, откуда она у вас.

— Я не обязан отдавать кассету. Я обязан доложить информацию.

— Вас спросят, откуда вы ее получили.

— Из агентурного источника! — отрезал Полонский. — А что это за источник, никого не касается. Сам президент не имеет права заставить даже опера из райотдела раскрыть имя своего агента.

— Вот что меня восхищает в начальстве — умение отредактировать любую ситуацию и придать ей унылый законный вид, — прокомментировал Михальский. — Владимир Сергеевич, вы когда-нибудь ели шницель по-венски?

— Нет, — буркнул Полонский.

— А ты? — обратился Михальский к Георгию.

— Я тоже.

— Значит, вы не были в Вене! Пошли обедать. Я угощаю. Должно же у вас остаться хоть одно приятное воспоминание о прекрасной Вене!

Рахиль и Вахид улетали в Израиль через три дня. Их провожали Асланбек, Илья Маркович и Георгий Гольцов. Илья Маркович лететь с дочерью и внуком категорически отказался.

— Да видел я этот Израиль, — пренебрежительно говорил он, пока в аэропорту Швехат ожидали посадку на рейс компании Эль-Аль. — Да посмотрел я сейчас на эту Вену. Хорошие места, ничего не могу сказать. Везде чисто и не хамят. Но что я тут буду делать? Если мне что-нибудь не понравится и я захочу об этом сказать, что мне скажут? Мне скажут: ты живи в этом хорошем месте, ходи по хорошим дорогам, ешь хорошую пишу — и помалкивай. Потому что все, что здесь есть, создано не тобой. Мне скажут: ты примак в богатом доме. Поэтому живи и не выступай. А как я могу не выступать? Я всю жизнь выступал. Я привык выступать, и в России у меня всегда есть для этого повод. В моем возрасте нельзя менять привычки. Нет, молодые люди, вы как хотите, а я вижу себя только в России! Примак! В семьдесят восемь лет стать примаком — оно мне надо?

В зале ожидания аэровокзала появился высокий пожилой человек в шляпе-котелке с красной муаровой лентой. В руках у него была трость и большой букет белых роз. Гольцов узнал в нем ночного портье из отеля «Кайзерпалас». Герр Швиммер осмотрел зал с высоты своего роста и направился к Асланбеку Русланову и Рахили.

— Госпожа Русланова, господин Русланов. Я узнал, что вы улетаете, и счел за честь пожелать вам всего доброго. Уважаемая Суламифь, это вам, — сняв шляпу, церемонно преподнес он розы Рахили.

— Спасибо, господин Швиммер. Но почему Суламифь? — удивилась она.

— Герр Швиммер считает, что это твое настоящее имя, — объяснил Асланбек. — И он прав. Познакомьтесь с моим сыном и тестем. Его зовут Илья Маркович.

— Я уже знаком с этим бойким молодым человеком. А вашего тестя имел удовольствие видеть из-за своей конторки. Мое почтение, уважаемый господин. На меня произвело большое впечатление ваше объяснение, почему в старости так быстро идет время. Все с самой молодости раскручивают маховик часов. Да, все.

— И что они с этого имеют? — отозвался Илья Маркович. — Одну головную боль и никаких удовольствий.

— Ты напомнила герру Швиммеру женщину, которая когда-то произвела на него огромное впечатление, — объяснил Асланбек Рахили. — При случае он обещал рассказать мне о ней. Герр Швиммер, сейчас как раз такой случай. Боюсь, что другого не будет. Или будет очень не скоро.

— И я могу не дожить до него, — покивал старый портье. — Как я уже говорил вашему супругу, я воевал в маки, — продолжал он, обращаясь к Рахили. — Поэтому после войны оказался в ГДР, занимал солидную должность в берлинском муниципалитете. Мне не очень нравились порядки в новой Германии, и я подумывал о переходе на Запад. Тогда это было просто, в Западный Берлин немцев из Восточного Берлина пускали беспрепятственно. Поэтому я не спешил. И вот настало тринадцатое августа шестьдесят первого года. В этот день возникла Стена. Весь Берлин был взбудоражен. Строители работали под охраной танков и солдат армии ГДР. Все было оцеплено колючей проволокой. Берлинцы толпились перед ограждением и смотрели, как они оказываются в тюрьме. Тут из толпы и вышла эта девушка. Она сказала: «Немцы, вы хотите жить в тюрьме? А я этого не хочу. Я хочу остаться свободной!» И она пошла к колючей проволоке. Офицер приказал через громкоговоритель: «Фрейлейн, вернитесь! У нас есть приказ стрелять!» Она крикнула: «Стреляйте! Только знайте, что вы стреляете в своих детей!» Вы сказали, господин Русланов, что немцы — очень законопослушный народ. Вы правы. Я сам немец и говорю вам: это самое проклятое качество немцев.

— Они выстрелили? — спросила Рахиль.

— Да. Раздалась команда, очередь. Она повисла на колючей проволоке. Она осталась свободной. Через две недели я ушел в Австрию и постарался забыть, что я немец. С тех пор, когда я слышу, что люди стреляют друг в друга, я вспоминаю ее слова: «Вы стреляете в своих детей». Когда американцы бомбят Югославию, они бомбят собственную страну. Когда русские в Чечне стреляют в чеченцев, они стреляют в своих сыновей. Когда чеченцы стреляют в русских, они стреляют в своих сыновей. Теперь вы поняли, господин Русланов, почему я не хотел бы поменяться с вами возрастом? Я не хочу вернуться в тот страшный день, в тринадцатое августа шестьдесят первого года. Когда пять лет назад я впервые увидел вас, госпожа Русланова, я почему-то сразу вспомнил ту девушку. Не знаю почему. Не знаю. Не знаю! Извините. Я немного разволновался. Желаю вам счастливого пути, госпожа Русланова, желаю вам счастливого пути, господин Русланов. И тебе тоже, малыш. Всего хорошего, господа!