то да, я имею право на свои условия. — жестко выдвигаю. И, как ни странно, это действует на Костю куда серьезнее. Он видит в моих глазах то, что никогда не видел раньше. Они так горят, что, кажется, могут испепелить на ровном месте. Во мне горит огонь мести.

— Говори, — разводит руками Костя.

— Первое: после нашей свадьбы мы живем по разным комнатам, и никакой физической близости между нами никогда не будет. Второе: на свадьбе будут мои подруги и те, кто мне дорог. Я смогу выходить из дома и приглашать к себе домой тех, кто мне важен, и видеться с ними вне дома соответственно. Третье: мне плевать, как отчим будет рассчитываться с тобой по долгам, но ты никогда не тронешь моих сестер и не отнимешь квартиру, в которой они проживают.

— Хорошо. Но у меня тоже есть три условия для тебя, моя дорогая невеста, — с приторным сарказмом приближается Костя. — Баш на баш, как говорится. Первое: ты никогда больше не будешь видеться с Сомовым. Никогда при мне не произнесешь его фамилию или имя. И если я узнаю, что ты с ним встречалась, твое условие про физическую близость между нами теряет свою силу. Я воспользуюсь тобой во всех смыслах этого контакта и буду иметь на это право. Второе: мы будем жить в одном доме. Вместе ужинать, проводить выходные, вместе посещать мероприятия. И тогда ты должна делать вид влюбленной в меня супруги на людях, при прессе и окружении. Третье: ты не лезешь в мои дела.

— Я принимаю твои условия, — с замиранием сердца произношу. Рискую. Я дико рискую вот так соглашаться. Как не видеться с Кириллом, если я его два дня не видела, а как будто умерла. Как это вообще возможно. Если и будет смертный приговор, то для меня он наступит ровно с того момента, как я выйду замуж за Костю.

— За две недели мои люди подготовят наше мероприятие. Завтра ты поедешь с моей матерью выбирать свадебное платье. Кольца я заберу сам. Об остальном позаботятся мои люди. Тебя, как я понимаю, сам процесс свадьбы не интересует?

— Правильно понимаешь. — впервые с чем-то соглашаюсь.

— Тогда… — он кого-то подзывает, и к нам подходит среднего роста мужчина. Солидной внешности. Он передает Косте бумаги, а тот отдает мне.

— Читаешь. Если все верно оформлено, подписываешь, и с этого момента договор вступает в силу. Две недели, и твоего Сомова отпускают на свободу.

И я действительно читаю. Как бы грубо ни звучало, чертов брачный договор с прописанными моими и его условиями. Все четко. Быстро и мобильно. То есть он заранее готовился к этому разговору. Знал, о чем я буду говорить, и просто перехитрил меня же. Значит, он с самого начала не поверил моей матери и в то, что я просто была не готова к той новости. Он знал, что между нами с Сомовым происходит. Знал и добивался своего. И только сейчас у меня всплывает в голове его фраза, брошенная в момент нашего расставания.

«Ты все равно будешь моей женой, чего бы мне это не стоило. Я никогда не буду ни с кем тебя делить. Ты моя, Анна Бурцева. Моя. Запомни это. Все, чего я желаю, всегда получаю. И ты не исключение.».

34

Я та, которую он будет ненавидеть всегда. Анна Бурцева.

Две недели тянутся настолько долго, что я буквально схожу с ума. Благо, Ася с малышкой меня отвлекали, и я хоть на миг забывала обо всем том ужасе, что ждет меня впереди. А сама мысль о том, что я больше не буду принадлежать Сомову, и вовсе меня губила. Подсознание давно надо мной устроило экзекуцию. Правда, не прилюдно. Но какими словами оно порицало меня же в моем центральном головном управлении… Я вообще не думала, что такие слова знаю. Брат так же меня осуждал, но другого выхода я не видела. Отнять у родителей Кирилла еще одного ребенка было бы эгоистично.

— Нет, ты вообще как себе это представляешь? Зачем ты на это пошла? Зачем ты подписала этот гребаный брачный договор, Ань? Мы же все с тобой обговорили… Тебе просто нужно было его дожать, чтобы он согласился, что все это было подставой… А в итоге он дожал тебя… — выкуривает уже пятую сигарету Дима.

— Я тебе не соковыжималка, чтобы дожимать кого-то! — взрываюсь я. — Я не ты, чтобы следствием работать и выбивать показания.

— Хорошо. Ладно. Выйдешь ты за него замуж. Сомова отпустят. Дальше что? — садится напротив меня брат. — А что, если наша версия с Костей ошибочная? Что, если те показания, которые ты мне дала насчет брелока, ошибочные? Что, если и в доме у него ничего ты не сможешь найти? Что тогда?

— Не знаю, Дим. НЕ ЗНА-Ю… — принимаюсь расхаживать по кухне. — Я не стратег, чтобы просчитывать все до мелочей. Я лишь хочу, чтобы Кирилл вернулся домой. А какими методами — это уже другой разговор. Дим, пойми, он пострадал из-за меня. Я не могу все так оставить. Его родители и так дочь потеряли. Я не хочу, чтобы из-за меня они лишились еще и сына. — тяжело вздыхаю я, присаживаясь на корточки рядом с братом. — Пусть я всю жизнь буду несчастной, но зато буду знать, что с ним все хорошо.

— Ладно, сестренка. — поднимается со своего места. И я вместе с ним. Притягивает к себе и обнимает. — Впуталась в это дело из-за меня. Значит, и распутываться будем вместе. Устроим такой развод и девичью фамилию, что покруче твоей свадьбы будет.

— Обещаешь? — заглядываю ему в глаза.

— Честное следовательское, — улыбается Дима. И я ему верю. Пусть я лишилась родителей, но у меня есть семья. И она тоже большая. Только в отличие от первой, тут тебя принимают таким, какой ты есть, и любят, несмотря ни на что.

— Папа бы сейчас порадовался за нас, — выдаю брату. — Кстати о папе. Я думала, что ты взял фамилию нашего отца, а не нашей бабушки.

— Я хотел, но нам нельзя иметь судимых родственников, поэтому пришлось взять бабушкину фамилию, — рассказывает брат. И я наступаю следующим вопросом на самую больную мозоль, которая долго спала. И вот сейчас её прорвало.

— Ты знаешь, где сейчас папа? — вкладываю в это всю свою боль. Ведь по сути, я его предала.

— Знаю… — не радостно отзывается брат. — В тюрьме, где он был три года назад, заболел туберкулезом. Единственное, что мне удалось добиться, чтобы его перевели в тюрьму в нашем городке. Полгода назад его тут