Коллингвуд невольно вздрогнул, но сейчас же улыбнулся.

— Вам это кажется забавным, милорд? — не мог удержать своего удивления Пеггам.

— Нисколько. Но у меня тоже есть кое-что сообщить вам, когда вы кончите свой рассказ, — отвечал адмирал.

— Мне осталось досказать немного. О прибытии розольфцев предполагалось известить Фредерика Бьёрна уже известным вам сигналом; тогда ваш секретарь сошел бы вниз, отпер бы дверь и впустил заговорщиков. Кончилось бы тем, что нас схватили бы. Для отклонения этой беды я принял вот какие меры. В Саутварк я отправил нарочного, лучшего скорохода во всей Англии, поручив ему подсмотреть, когда выступят розольфцы, и немедленно бежать ко мне с донесением. Он должен опередить их минут на двадцать. Со своей стороны я собрал двадцать пять самых решительных молодцов и велел им стоять здесь поблизости и быть готовыми явиться по первому вашему требованию. Мак-Грегора нужно обо всем известить, чтобы он покрепче запер входную дверь, как только герцог Норландский введет в дом своих людей. Таким образом они очутятся в мышеловке. Вот все, что я хотел сообщить вам, милорд. Позвольте теперь узнать то, что вы со своей стороны хотели сказать мне. Тогда уж я вам сообщу и дальнейшие свои планы.

— Глядите на дверь, Пеггам, — сказал Коллингвуд.

С этими словами он прижал пуговку механизма.

Раздался металлический стук — и в один миг все окна и двери оказались загороженными железными заслонами.

— Чудесное изобретение! — вскричал Пеггам и встал посмотреть, насколько все это приспособление прочно.

Коллингвуд опять сделал движение рукой — и железные заслоны вернулись на свое место.

— Весь дом можно запереть таким образом, — пояснил Коллингвуд, отвечая на жест изумления Пеггама. — Я не сделал этого сейчас потому, что боялся надоумить герцога Норландского, если б он вдруг ушел с веранды.

— Стало быть, вы ему не говорили об этом приспособлении?

— Нет, не говорил. Меня упросил Мак-Грегор не делать этого.

— Как он хорошо сделал, что убедил вас в этом! Теперь вы можете весь отряд норландцев разрезать на несколько частей, если герцог введет его в дом в целом составе.

— Тем более что я могу открыть каждую комнату порознь, оставляя прочие запертыми.

— У нас теперь все козыри в руках. А, господин северный герцог! Вы задумали тягаться со стариком Пеггамом… Посмотрим, чья возьмет. Думаю, что моя… Думаю, что на этот раз мне удастся осуществить мечту всей моей жизни. С тех пор как я основал товарищество «Грабителей», обладающее в настоящее время шестнадцатью корсарскими кораблями…

— Не пиратскими ли, вернее сказать! — вставил Коллингвуд.

— Неужели вы не можете относиться вежливее к своим друзьям? — возразил циничный старик. — Нет-с, не пиратскими, именно корсарскими. Мы имеем восемьсот прекрасных матросов и тысячу двести сухопутных джентльменов. Мы уничтожили и ограбили несколько сот купеческих кораблей, опустошили множество замков и навели ужас на весь Лондон. Богатые коммерсанты, банкиры и арматоры платят нам правильную дань, лишь бы избежать разорения. Милорду Коллингвуду мы помогли сделаться герцогом Эксмутом, взамен чего он подписал для нас две бумаги…

Помните, милорд, как это было? Вы не хотели подписывать, вы церемонились, но старый Пеггам сумел настоять на своем. Вы написали и расчеркнулись… Теперь мы с вами квиты. Бумаги вам возвращены… Гм! Да… возвращены…

— Охота вам вспоминать о ваших злодействах! — с неудовольствием заметил Коллингвуд.

— Нет, отчего же?.. Они нам много пользы принесли. На острове, который служит нам убежищем, где живут жены и дети наших сочленов, где у нас лечат раненых и больных и призревают слабых, где я полновластный господин, у меня собраны несметные богатства в золоте, серебре, в драгоценных камнях и тканях, в произведениях всевозможных искусств. Я исполнил все, чего желал, одного только мне не удалось еще добиться.

— Чего именно? — спросил Коллингвуд.

— Три экспедиции предпринимал я против Розольфского замка — и ни одна из них не удалась. Мечта овладеть старым поместьем Бьёрнов не дает мне спокойно спать, отравляет мне всякое удовольствие… Сорок поколений Бьёрнов, дружинников Роллона, скандинавских викингов, в течение десяти веков накопили в этом замке все, что только произвел человеческий гений чудесного и изящного за все то время, как существует мир. Не пренебрегая и современными произведениями искусства, Бьёрны главным образом были антиквариями; их корабли, бороздившие все моря, привозили в Розольфсе китайские вазы и дорогие статуи времен династии Цинь, превосходные японские бронзовые вещи, сделанные три тысячи лет назад, многовековую слоновую кость, почерневшую от времени, как русская кожа, индийских идолов из чистого золота… Я там видел…

— Да разве вы там были?

— Был, к своему несчастью, и пришел в неистовый восторг. Я там видел огромный бриллиант, который вдвое больше всех известных бриллиантов мира и изображает, понимаете ли, Афродиту под видом молодой и прекрасной девушки, лежащей на лотосовом листе. Индийское предание гласит, что эту фигурку гранили четыре поколения художников в течение двух веков. Это чудо искусства лежит на золотом блюде с изображением морских волн, из которых выходит Афродита. Такой шедевр дороже миллиардов… Да что! Разве можно описать словами всю эту роскошь? Представьте себе рубиновых погребальных жуков времен Сезостриса, скипетры и короны эфиопских царей первой расы, греческие статуи неподражаемой свежести, серебряные амфоры, блюда, золотые кубки ассирийских царей равнины Халдейской… Нет, уж лучше не буду говорить, а то только себя раздражаешь понапрасну. Одним словом, в громадных залах Розольфского замка собраны все богатства древности, средних веков и новейшей эпохи до конца XVII века. Прежние Бьёрны хвастались всем этим; драгоценная коллекция показывалась князьям, магнатам и ученым. Мне удалось проникнуть туда в свите одного пэра, у которого я служил секретарем. Но с тех пор как из музея пропало несколько вещей, двери его безжалостно закрылись. Нарочно распространен был слух, что все эти богатства распроданы и развезены по разным местам. Но это неправда; Харальд с умыслом скрыл их от любопытных глаз. Теперь вы понимаете мою радость, милорд? Фредерик Бьёрн находится в моей власти, и я могу быть уверен в удачном исходе новой экспедиции против Розольфского замка, сокровища которого я все перевезу на свой остров.

— О каком же это острове вы все говорите? — спросил Коллингвуд, любопытство которого было задето.

— Это для вас все едино, потому что вы все равно его никогда не узнаете. Его не открыл еще ни один географ, ни один мореплаватель. Он лежит в стороне от известных дорог… Впрочем, если вам непременно хочется знать, как он называется, то извольте: «Безымянный остров». Это название я сам ему выдумал. Нужно три года беспорочно прослужить «Товариществу», чтобы быть допущенным туда, обзавестись там семьей и пользоваться всеми правами и преимуществами, соединенными со званием гражданина острова. Получивший эти права работает год на суше и на море, а год отдыхает и наслаждается жизнью, потом опять год работает и год отдыхает — и так далее. Все, что только выдумано для счастья и наслаждения, собрано на острове в изобилии и дается всем, сколько кому угодно. Единственное условие ставится для принятого на остров — это обзавестись там семьей. Таким путем мы ограждаем себя от измены, так как за изменников отвечают их семьи. Надод, например, не может быть допущен на остров, потому что служит всего только два года, хотя и в важной должности предводителя лондонского отряда. Впрочем, я могу положительно сказать, что он никогда и не будет допущен, потому что «Товарищество» не прощает ни малейшей погрешности, а ведь он собирался от нас убежать с нашими же деньгами.