Едва матрос договорил свой шутливый ответ, как раздался металлический лязг — и отверстие двери оказалось вдруг закрытым широким железным заслоном, который едва не приплюснул Гуттора к стене. Богатырь избежал опасности только потому, что в это время несколько подался назад, передавая своего пленника матросам.

На этот раз уже нельзя было сомневаться в том, что дело нечисто.

— Измена! Измена! — закричал Грундвиг. — Бедные наши господа! Их убивают!

Он задохнулся и поперхнулся. Гуттор заревел, как бешеный зверь.

— Вы мне головой отвечаете за этого человека! — крикнул он матросам. — А вы, прочие, вперед! За мной!

Плечом вперед богатырь ринулся на металлический заслон. Возбуждение, охватившее его при мысли, что Фредерик и Эдмунд подвергаются страшной опасности, во сто крат увеличило его силу. Раздался ужасный треск, и выбитый заслон с громом и звоном обрушился внутрь, увлекая за собой и того, кто выбил его таким сверхъестественным усилием.

Впрочем, Гуттор сейчас же поднялся на ноги.

— Вперед! Вперед! — ревел он. — Горе тому, кто тронет хотя бы один волосок у них на голове!

Он бросился на лестницу, за ним все остальные розольфцы, за исключением двух матросов, оставшихся стеречь Мак-Грегора.

Наверху лестницы их ожидало новое разочарование: железным заслоном, подобным первому, был загражден коридор во внутренние комнаты.

— Ура! Ура! Вперед! — призывал гигант, бешено бросаясь на препятствие.

На этот раз заслон был заключен в деревянных пазах и обрушился легче первого. Гуттор ворвался в коридор, а за ним бросились и его спутники.

Отыскивая настоящую дверь, он кричал:

— Огня! Ради Бога, огня!.. Скорее!..

— Да перестань же ты так волноваться! — убеждал его Грундвиг. — Сейчас дам огня, я захватил с «Олафа» фонарь.

Наступила томительная тишина. Слышно было только, как бьются сердца нескольких десятков человек. Грундвиг высекал трут… Вдруг среди этой тишины послышался откуда-то издалека странный крик:

— Грундвиг! Гуттор!.. Храбрецы мои!.. Помогите!..

Гуттор с пеной у рта кусал себе губы. Наконец фонарь зажгли. Богатырь, метавшийся все это время по узкому коридору, точно зверь в клетке, бросился на дубовую дверь, которую увидал в конце коридора. От богатырского напора дверь разом разлетелась вдребезги, и Гуттор очутился в квадратной комнате, имевшей три двери.

Но увы! Эти три двери были опять-таки заставлены железными заслонами.

Не тратя времени на размышление, Гуттор бросился на среднюю дверь, но на этот раз заслон устоял, и гигант тяжело упал на землю.

Его сила тоже имела свой предел, как и все на свете.

Богатырь горько заплакал над своим бессилием.

Итак, его остановило препятствие, которого он не в силах преодолеть, и его господа останутся во власти бандитов, устроивших эту западню!

Все розольфцы стояли в унынии. Они так твердо рассчитывали на Гуттора, что его неудача поразила их удивлением.

Нет, этому не бывать! Разве он всю свою силу истощил? Он просто рассчитал плохо — вот и все. Он попробует опять.

Богатырь вскочил на ноги, решившись или добиться цели, или разбиться самому. Заслон приходился между двумя каменными косяками двери, покоившимися на гранитных подставках, выступы которых представляли очень удобную точку опоры. Гуттор уперся ногами в эти подставки, а спиной — в железный заслон, и начал, закрыв глаза, постепенно натуживаться.

Вся кровь бросилась ему в лицо, и, казалось, вот-вот она хлынет у него из носа. Шея богатыря надулась так, что готова была лопнуть, все мускулы напряглись и как бы закаменели.

Легкие гиганта работали, как кузнечные мехи.

Зрители этой потрясающей сцены затаили дыхание, с минуты на минуту ожидая, что гигант надорвется и падет на землю мертвый. Вдруг послышался легкий треск…

Гуттор собрал всю свою энергию и приналег еще покрепче.

О чудо! Заслон упал, увлекая с собой и часть стены, которая с грохотом обрушилась на пол.

Единодушное «ура» вырвалось у всех розольфцев. Стоявшие ближе бросились к богатырю и помогли ему подняться. Гуттор чувствовал головокружение, губы его были покрыты пеной с примесью крови.

— Ничего, — сказал он окружающим, — обо мне не заботьтесь… Вперед! Вперед!

Все, теснясь, вбежали в библиотеку и разом вскрикнули от отчаяния.

В глубине комнаты находилась единственная дверь, но и та была заставлена железным заслоном. Между тем Гуттор был совершенно изнурен и не способен на новое усилие.

Вдруг препятствие исчезло с быстротой молнии — заслон вдвинулся в стену. Произошло это по очень простой причине: один из матросов подошел к столу и нажал кнопку. Механизм пришел в движение и отодвинул заслон.

В одну минуту розольфцы наводнили все комнаты дома, и вслед за тем отовсюду послышались возгласы удивления.

Ни в одной из комнат не было и следа ни герцога, ни его спутников, ни даже их врагов.

Раз двадцать обежали розольфцы все помещение, осматривали стены, исследовали паркет, но ничего не нашли. Заподозрить сообщение с соседним домом не было ни малейшего основания Эксмут-Хауз выходил фасадом на набережную, а тремя другими сторонами — на улицы и переулки.

Грундвиг решил, что под домом есть подземный ход, но отыскать его никто не мог, несмотря на все усилия. Стали спрашивать Мак-Грегора, но тот не мог или не пожелал дать никаких указаний.

— Я ничего не знаю, — сказал он. — Я бедный шотландец, нанятый лордом Эксмутом всего лишь два дня тому назад. Делайте со мной что хотите.

Гуттор собирался ни больше, ни меньше, как разрушить весь отель до последнего камня, и его насилу убедили, что этого никак нельзя сделать, потому что полиция не допустит.

Время шло, а между тем розольфцы не уходили из отеля. Они все надеялись найти какой-нибудь след, по которому можно будет узнать, куда увезли Фредерика и Эдмунда. Жаль было видеть этих храбрых, мужественных моряков, в отчаянии оплакивавших свое совершенное бессилие. Между ними не было ни одного наемника, все они были прирожденные розольфские вассалы, боготворившие семью своих герцогов.

Их ужасала мысль, что бандиты поторопятся убить своих пленников, чтобы навсегда оградить себя от их мести… Как же теперь известить юного Эрика, что у него больше нет братьев? Ведь он их же, то есть вассалов своих, станет упрекать в том, что они не сумели уберечь Фредерика и Эдмунда от гибели.

На Гуттора и Грундвига тяжело было смотреть: они плакали как дети. Возбуждение их прошло и сменилось полнейшим упадком духа.

Несчастный гигант бил себя в грудь и возводил на себя всевозможные вины. То он укорял себя, зачем послушался Эдмунда и не пошел с ним вместе защищать герцога, то ставил себе в вину медлительность, которую он будто бы проявил при сокрушении препятствий и этим дал бандитам время сделать свое дело. Грундвиг, несмотря на собственное горе, старался утешить и ободрить друга.