Над огромным спящим городом царило глубокое молчание. Густой туман увеличивал ночную темноту, так что в двух шагах впереди не было ничего видно. На темном фоне ночного города выступала еще более темная полоса Темзы, похожая на чернильную реку, по краям которой там и сям мелькали красные и зеленые фонари кораблей, зажженные в соответствии с правилами о морском и речном судоходстве.

Навстречу отряду попадались собаки, с ворчанием убегавшие прочь; изможденные голодом нищие, грязные бродяги и жулики, поспешно прятавшиеся где-нибудь в стороне, думая, что идет патруль. Погода была сырая, пасмурная. Идя рядом с Грундвигом и Гуттором, Эдмунд чувствовал, что в нем снова начинают оживать утихшие было опасения; однако он ничего не сказал своим спутникам, не желая ослаблять их энергию и уверенность. Тщетно старался он подавить в себе страх и ободриться; он никак не мог себе представить, что можно было так легко захватить троих опасных злодеев, по всей вероятности, принявших надежные меры для своей безопасности. План старшего брата казался Эдмунду фантастичным, несбыточным; он боялся неудачи и даже почти предвидел ее.

Ему был известен смелый и предприимчивый характер Фредерика, редко задумывавшегося над опасностью. Эдмунду казалось просто невероятным это ночное вступление в отель герцога Эксмута и беспрепятственное им овладение.

Хотя Эдмунд Бьёрн с детства привык смотреть на себя как на главу своей фамилии, тем не менее в сердце его не было ни малейшей досады на Фредерика, отнявшего у него право старшинства. Благородный и великодушный, он искренне, всем сердцем полюбил старшего брата и готов был с радостью отдать за него свою жизнь. Пускаясь в это опасное предприятие, он прежде всего думал не о себе, а о Фредерике.

Однако не время было поддаваться слабости. Послышался голос Грундвига, указавшего на блестевший вдали фонарь Эксмут-Хауза. Это значило, что розольфцы уже приближались к цели. Сделав над собой усилие, Эдмунд отогнал от себя черные мысли и приготовился к самой упорной борьбе.

— Господин мой, — сказал Грундвиг, — я полагал, что вам теперь следует идти тише, чтобы не дать заметить своего приближения. Ведь с освещенной стороны нам к отелю подходить нельзя.

— Хорошо, — отвечал молодой человек. — Веди нас, как знаешь, добрый мой Грундвиг.

Верный слуга приказал повернуть налево, и вся колонна, стараясь ступать как можно тише, направилась в тот переулок, где у Грундвига и Гуттора было свидание с Фредериком Бьёрном. Дойдя до отеля, розольфцы разместились вдоль стены, стараясь спрятаться как можно лучше, а Грундвиг подошел к тому углу, где был балкон, и подал условленный сигнал, на который сейчас же послышался ответ. Вслед за тем бесшумно отворилась дверь бокового подъезда, и на крыльце показался Фредерик Бьёрн.

Братья крепко обнялись, и Фредерик тихо прошептал на ухо Эдмунду:

— Скорее, скорее. Мне нужно человек двадцать. Злодеи ничего не подозревают. Через пять минут дело будет сделано.

— Я иду с тобой.

— Нет, милый Эдмунд, не ходи, — возразил Фредерик. — Если, паче чаяния, они будут защищаться и главному отряду придется войти в дом, то я рассчитываю именно на тебя, как на командира.

— Как хочешь, брат, но я пойду. Я желаю делить с тобой опасность. Гуттор и Грундвиг могут командовать не хуже меня.

— Пожалуй, — неохотно согласился Фредерик и вздохнул, видя, что Эдмунда ничем не убедишь. — Однако нам пора, пора… Дверь открыта, кто-нибудь может выйти и увидеть.

Он торопливо выбрал десять человек из стоявших ближе, так как на всех розольфцев одинаково можно было положиться. Эдмунд и сам он были одиннадцатым и двенадцатым. Подозвав Гуттора и Грундвига, он объяснил им вполголоса:

— Если мы благополучно доберемся до библиотеки, то дело будет сделано, и вы нам не понадобитесь. Если же кто-нибудь из слуг поднимет тревогу и нам придется вступить в борьбу, то вы немедленно вторгайтесь в отель, не опасаясь наделать шума. Главное — нужно действовать быстро и решительно и покончить со всем, прежде чем сюда прибегут солдаты с поста, находящегося отсюда на расстоянии ружейного выстрела. Вы поняли меня? При малейшем подозрительном шуме — вперед.

— Поняли, ваша светлость! — шепотом заверили его преданные слуги.

— Ну, друзья, — обратился к выбранным людям герцог Норландский, — с Богом, за мной!

Они скрылись в темноте подъезда. Гуттор и Грундвиг, стоя по обеим сторонам двери, вытянули шеи и навострили уши.

Но им ничего не было слышно: мягкие ковры, которыми были устланы все полы в доме, совершенно заглушали шаги нападающих.

Опять Мак-Грегор. — Измена! — Железные заслоны выломаны Гуттором. — Отчаяние. — Их нет!

ВДРУГ ГУТТОРУ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО НЕБОЛЬШАЯ дверка, отворенная внутрь, слегка двигается, как будто кто-то тихо затворяет ее изнутри, чтобы потом вдруг захлопнуть и запереть.

Богатырь быстро просунул руку в темное отверстие и нащупал чье-то тело. В одну минуту он схватил его своей сильной рукой и вытащил наружу, несмотря на сопротивление.

То был Мак-Грегор. Спрятавшись в коридоре, верный шотландец пытался запереть дверь, чтобы остальные розольфцы как можно дольше не знали ничего об участи тех, которые вошли в отель с братьями Бьёрнами. Если б ему это удалось, то розольфцы могли бы подумать, что дверь затворил сам Фредерик, чтобы не привлечь внимание прислуги. Даже и теперь они не придали этому факту большого значения, и никаких особых подозрений у них не зародилось.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил богатырь.

— А вам какое дело? — ворчливо отвечал Мак-Грегор. — Проходите своей дорогой и прекратите эти нелепые шутки. С каких это пор честному слуге запрещается запирать дверь дома своего господина, которую оставили открытой по недосмотру? Наверное, это сделал повар… Этакий пьяница! Вечно шатается в неурочные часы.

— Ты мне кажешься, приятель, не столько честным слугой, сколько бессовестным нахалом, — сказал Гуттор, продолжая держать шотландца за шиворот.

— Берегись, ночной бродяга, как бы тебе не влетело за такие слова, — пригрозил Мак-Грегор. — Ты ведь знаешь, кто я? Я доверенный слуга его светлости герцога Эксмута.

— Наплевать мне на всех герцогов Англии! — вскричал гигант, взбешенный тем, что его назвали бродягой. — Я сам служу герцогу Норландскому, а он независимый владетель.

— Не волнуйся, Гуттор, сдерживай себя, — тихо увещевал богатыря Грундвиг. — Ты разве забыл, что нам строго запрещено шуметь? Наконец, этот человек, быть может, и прав.

— А все-таки я его не выпущу, пусть герцог сам решает его участь. Великая штука — слуга злодея Коллингвуда! Эй, вы, — обратился он к двум матросам, стоявшим к нему ближе прочих, — возьмите этого негодяя и стерегите хорошенько, чтобы он не мог вырваться и убежать.

— Не извольте беспокоиться, капитан, — заверил один из матросов. — Мы по первому требованию представим его вам в самом хорошем виде, если только он будет вести себя благопристойно.