они должны были быть. Травы же… боровая матка или та же красная щетка[1] могут помочь при некоторых проблемах, но случай не тот. С женским здоровьем у девочки все было в порядке.

- А с чем не было?

- С сердцем. Я ей настоятельно посоветовала обратиться к целителю. С её сердцем беременность была категорически противопоказана… я ей дала кое-какие травы, но это временное решение. Ей нужна была консультация и лечение. Настоящее лечение. И тут уже не мой уровень, даже не Людочкин.

- А она?

- Она вбила себе в голову, что ей нужен ребенок…

Зачем?

И явно не от Анатолия…

Главное, что к совету Надежда не прислушалась. И забеременела.

- Спасибо, - Бекшеев встал. – И за откровенность. И за чай… еще одно. Школа местная…

- Это вам Никитка покажет… и расскажет заодно. Только вам бы полежать, господин полицейский, а то мало ли чего по жаре приключиться…

И Зима кивнула.

- Полежи. И… спроси еще про Надежду. А я к школе прогуляюсь.

[1] Боровая матка (ортилия однобокая) и красная щетка (родиола четырехлепестная) – травы, которые давно и по сей день используются для лечения гинекологических проблем, в том числе и бесплодия. В применении имеют свои нюансы. Прим. Автора.

Глава 27 Безногая ящерица

Глава 27 Безногая ящерица

«…встречаются также ящерицы, которые с виду от змей неотличимы. Природа лишила их конечностей, и потому многие люди несведущие принимают оных безногих ящериц за змей и истребляют их в немалом страхе, тогда как по сути сии твари – есть лишь слабое подражание…»

Книга о змеях

Никитка шел, поглядывая на меня искоса, явно желая спросить о чем-то, но не осмеливаясь приставать с вопросами.

- Что? – спросила я.

- А… в полиции и бабы служат? То есть, извините, женщины?

- Служат, - согласилась я. – И женщины, но мужчин больше.

И сама задала вопрос:

- А ты в школу ходил?

- Ага… я не хотел, но баба Валя сказала, чтоб не дурковал. Что школа – это знание. Образование… и что если захочу, то и дальше могу пойти учиться. И мамка с нею согласная. И тятька…

- И как учеба?

- Поначалу тяжко… не лезла в голову никак. Прям дураком себя чуял, - парень засунул руки в карманы. – А потом-то как-то и ничего. Притерпелся. Даже лист дали, похвальный!

- Молодец.

- А то… мамка вон на стену повесила, с иконами. И батя подарил ножа своего! А баба Валя сказала, чтоб я подумал. Что, может, стоит в город податься, выучиться там…

- И думаешь?

- Ага… в этом годе-то нет, бате надобно сподмочь. Но баба Валя сказала, что осенью поедем, поглядим, какие училища есть и чего надобно для поступления. И если что, то она со мною сама позанимается. Или Федорыча попросит. Ей-то он точно не откажет. Только… не хочу я с ним.

- Злой?

- Строгий. Прям… жуть какой строгий, - Никитку передернуло. – Но… я от и так думал, и этак… на автомеханика хочу. Я с машиною люблю возиться. И знаю, как да чего. А если выучусь, то и работу найду хорошую, в городе. Оно-то, конечно, мамку с батей оставить придется… но они не против. Если что, потом тоже заберу. Ну, как захотят…

Хороший парень.

Светлый и славный. И… и лет ему больше, чем… не хочется думать, вспоминать, но с памятью бывает, что даже, когда не хочешь ты её, она все одно лезет, мешается.

Сравнивает.

- Тут идти-то прилично, - упредил меня Никита.

- А почему далеко так построили? – я заставила себя вернуться в настоящее.

…я собиралась спросить у Одинцова.

Собиралась.

И не только я. Знаю. Но так и не смогла. Почему-то показалось, что если задам вопрос, то это привяжет меня и к Ваське, и к… а Одинцов тоже молчал, зараза такая.

- Ну… не строили… там раньше дом был. Господский…

- Каблуковых?

- Не, эти-то дальше жили, - Никитка махнул рукой в сторону. – За речкою. А тут Пестряковы вроде. Но после и они отъехали. Дом остался. Ещё старая Пестрякова его отдала под школу с библиотекой. Мамка моя хотела учиться, только родители не позволили.

- Почему?

Хотя… для чего спрашиваю. Мы ведь тоже в школу не ходили. Лишнее это. Учить… учили. Дома. И не литературе с математикой, а иным, куда более полезным в хозяйстве наукам.

Прясть.

Ткать.

Кур ощипывать. Пух сушить. Шить да вышивать.

- Так… сказали, что на кой оно, бабе. Но она все одно научилась. И она, и другие… Надежда их и научила. Она сперва детей собирала. Ходила по домам, уговаривала, чтоб отдавали в школы. Может, и не уговорила б, но тетка Валя всем сказала, чтоб живо отправили, а то проклянет.

Вот тебе и мотивация.

- Потом уж стали хвастать, кто там лучше учится, кто… а Надежда узнала, что многие, как мамка, читать не умеют. И их позвала. Вечерочком. Вроде как этот… бабский… клуб.

- Дамский?

- Во-во… приходили. Самовар ставили. Садились. И учили… чаи пили, с пирогами. Мамке очень нравилось. И потом, как читать научились, то читали тоже. Газеты. Книги всякие… разное. Батя, правда, ворчал, но так-то не зло. Он мамку любит. А она ему газеты читать стала.

- А сам он?

- Так… когда-то учился, но когда ж это было-то? Подзабыл. И тяжко. С глазами у него неладно. Баб Валь ему травки дает, и припарки еще, и другое, но говорит, что надо беречься. Он же ж контуженный. Но не сильно. Другие вон совсем, а у него только с глазами. И еще голова порою болеть начинает. А так-то целый. Повезло.

Повезло.

Мне ли не знать, что везение, оно всяким бывает.

Вернулся.

И живой. И целый. И даже почти не раненый. А голова… это ж ерунда, если подумать.

Дорога вывела за деревню. А Змеевка не такая и маленькая. Вон одна улица пересекается с другой. И дома уходят вдаль ровным строем, аккурат почти до леса. Но нам не туда, Никита поворачивает в другую сторону, к вытянутому строению, больше похожему на коровник, чем на господский дом.

Вот сомневаюсь, что в нем жили дворяне.

Может, постоялый? Или еще какой? Нет, дом подновили. И крыша свежая, и стены покрасили. Перед входом разбили пару квадратных клумб,