чуть одернул рукава, скрывая манжеты. – Когда нет ничего конкретного, лишь… только ощущение. Извините, повторяюсь. Надежда была уверена, что Ниночка её обожает. Но правда в том, что Ниночка обожала жениха Надежды.

- Каблукова?

- Да. Причем это обожание… я бы посоветовал показать её менталисту. Оно какое-то нездоровое… когда Каблуков появлялся, Ниночка видела лишь его. Она смотрела на него. Ловила каждое его слово. Она… дышала им и не могла надышаться.

- Ей же было… сколько?

- Некоторые женщины просыпаются рано. Ниночка из таких. Поверьте, я знаю в женщинах толк, - он отбросил длинную челку. – Главное, что Ниночка сестру ревновала. Безумно… до исступления… как-то они гуляли по городу… втроем… я тоже совершал вечерний променад, очень помогает привести мысли в порядок. И так получилось, что я оказался рядом… так вот, Анатолий взял Надежду под руку… сказал что-то… глупость какую-то, что, мол, она сегодня особенно красива… или что-то в этом роде. Ниночка побледнела, закусила губу, а потом упала. Вот на ровном месте. Ногу подвернула. Это было так нелепо и смешно. Театрально.

От переполнявшего его возмущения Филипп всплеснул руками.

- И конечно, Анатолий тотчас проявил внимание. Он даже нес её, представляете? А главное… она смотрела на Надежду с торжеством. И с ненавистью. Когда та не видела, само собой. И потом…

- То есть, она могла убить сестру… из-за ревности, к примеру?

- Не знаю.

- Но зачем, если Надежда собиралась разорвать помолвку?

Филипп слегка поморщился.

- Она… наши встречи… наше взаимное притяжение… Надежда была порядочной девушкой и долго сопротивлялась неизбежному. Она дала слово и считала себя обязанной… но наша любовь… как можно было отречься от того, что даровано свыше?

Как-нибудь.

Но я молчу, пытаясь сообразить, могла ли Надежда молчать? Пожалуй… к примеру, сперва не так и была уверена в любви. Или просто оттягивать неприятный разговор, а приятным он точно не был бы. Да и сами отношения Надежда, как понимаю, держала в тайне…

- То есть Ниночка не знала о её намерениях?

- Понятия не имею, о чем знала или не знала Ниночка… Надежда как-то упомянула, что с сестрой стало сложно. Что та сделалась злой, раздраженной. Упрекает Надежду… но она полагала, что Ниночка просто боится остаться одной, если Надежда выйдет замуж… хотя потом отношения как-то и наладились.

- Это Надежда сказала?

- Нет… я просто видел, как они ходили рисовать.

- Туда, где Надежду нашли?

- Нет, что вы… на поле. Здесь хватает пасторальных мест, таких, с простой, примитивной красотой, которую любят писать… - он осекся, явно вспомнив, что писала эту красоту не только Ниночка. – Я просто как-то встретил их. Шли вместе, смеялись… говорили о чем-то. Я тогда порадовался.

- Чему?

- Надежда все-таки любила сестру. Да и понимаете, семья… это ведь не только муж и жена. И мне не хотелось, чтобы в моей семье воевали…

…или чтобы кто-то выступил против этого брака. Кто-то в достаточной мере значимый для Надежды.

- А её самочувствие?

Его все равно придется вызывать и брать показания официально.

Ниночка…

С ней бы встретиться. И поговорить. Хотя не уверена, что она захочет разговаривать.

- Надежды? Да… в последнее время она сильно уставала. И сердце опять же… ей становилось то хуже, то лучше…

- Но вы не настаивали, чтобы она обратилась к целителю.

- Так она обращалась! Она дружила с Ангелиной. И с Людмилой. Ангелина, правда, настаивала, чтобы Надежда вернулась в Петербург, но…

- Но?

- Время неудобное… - слегка поморщился Филипп. – Понимаете… наши отношения… только-только перешагнули через грань… дозволенного. Наши сердца открылись друг другу…

И он никак не мог допустить разлуки, потому что на расстоянии сердца могли и разъединиться.

- Я… возможно как-то… повлиял на её решение… хотя мне казалось, что серьезной опасности нет… она ведь незадолго до этого была в Петербурге и ей даже сказали, что все не так уж плохо. А потом… потом… мне пришлось уехать… и все случилось… мне так грустно…

Ну да, верю.

Охотно.

План провалился. Других состоятельных наследниц, готовых упасть в объятья поблизости не наблюдается. Ниночка одержима Каблуковым… возвращаться Филиппу, как я понимаю, некуда. Сплошная жизненная тоска и неустроенность.

- Скажите… а Ангелина? Ангелина что-то говорила?

- Ангелина… - Филипп скривился. – Почему-то решила, что я виноват… хотя меня здесь даже не было! Не было, понимаете? – это он произнес нервным визгливым слегка голосом. – Я уезжал! И я бы не допустил, чтобы…

- То есть, вы поссорились? С Ангелиной.

- Да не то, чтобы… она высказала мне много… всякого. Я тоже позволил себе некоторую несдержанность. Я ведь все-таки потерял возлюбленную… а она… я попросил её больше не приходить… знаю, она хотела добиться моей отставки, но…

- Не вышло?

- Помилуйте, кто еще согласиться ехать в эту глушь? Сплошное убожество и никаких жизненных перспектив…

И ему охотно верю.

- Хотя… знаете… - Филипп сам окликнул меня. – А она приходила снова… тогда, незадолго до смерти… я удивился, конечно.

- Чему?

- Знаете… как-то встретил в городе её матушку… она жаловалась, что Ангелина странно себя ведет. Что она, как бы это выразиться… впала в глубокую меланхолию. И матушка еще собиралась её куда-то отвезти… вывезти… для лечения души. А тут Ангелина. И никакой меланхолии. Наоборот. Она горела. Буквально пылала от раздирающих её чувств. Я прямо поразился…

- Чему?

- Обычно она была… как бы это выразиться… холодна. Замкнута. Такой, знаете ли, образ ледяной королевы. А тут огонь…

- И чего она хотела?

- Спрашивала.

- О чем?

- О том, я ли покупал Надежде лекарства.

- А вы покупали?

- Как-то раз довелось… да… Надежда обычно сама, но постепенно прогулки стали её утомлять. В машине же душно и жарко летом. И еще воняет бензином. Но она лишь однажды попросила…

- Незадолго до смерти?

- Да нет… - он задумался, припоминая. – Месяца два или три… да, весна была… такая, знаете ли, когда уже тепло и не слякотно, но еще не лето. Точно… я ей читал стихи. У Надежды был удивительно тонкий вкус. А как она понимала слова… их оттенки…

Ну да, охотно верю.

- И мы гуляли… у нее закружилась голова… и я предложил отдохнуть. Упавшая береза… - Филипп прикрыл глаза. – И молодая поросль символом всепобеждающей жизни. Я бросил свою куртку, а она согласилась.