Ее голос был холоден, безразличен – она говорила правду.

У меня упало сердце. Все оборвалось внутри, дыхание прерывалось, мышцы обмякли, будто Лия своими словами разрубила опору, на которой все это держалось. Я смотрел на нее молча, даже слова на языке превращались в невнятное мычание, и я повернулся к ней спиной. Я вышел из комнаты, побрел по коридору, ничего не видя перед собой и думая о том, что вот теперь она стала… настоящей принцессой.

Рейф

Облокотившись о парапет, я наблюдал за Лией.

Со мной не было ни стражников, ни Ульрикса с Калантой. Мне дали понять, что наблюдение не снято, однако с некоторых пор никто не ходил со мной как приклеенный. Теперь послабления были заметны во всем после объявления новости о женитьбе и еще после…

Я уронил голову на руки.

Моя матушка умерла.

Как же тошно было от того, что ее кончина вызвала ко мне больше доверия.

Сейчас я должен быть дома. Все в Дальбреке наверняка меня ищут и недоумевают, где принц Джаксон? Почему отсутствует? Почему отлынивает от своих обязанностей? Да, отец будет жаждать нашей со Свеном крови, если нам когда-либо суждено вернуться домой. И если мой отец еще жив.

Такие обычно особенно живучи.

Мой папаша и впрямь живучий сукин сын, как и говорил о нем Комизар. Однако он стар. Усталость накопилась. И он любил жену, мою мать, любил ее больше королевства и больше собственной жизни. Эта потеря могла ослабить его, сделать легкой добычей даже в тех сражениях, из которых он в былые времена выходил победителем.

Я должен быть там.

Ну вот опять и опять я думаю об этом. Подняв голову, я стал смотреть на Лию, сидящую на дальней от меня стене над раскинувшейся внизу площадью. Долг призывал меня в Дальбрек, но я не мог вообразить, что смогу ее бросить – я мог находиться только здесь, рядом с ней.

– Когда я уезжал, там собиралась лишь небольшая горстка.

Я обернулся. Каден подошел ко мне неслышно. Стоя в тени колонны, он тоже любовался Лией. Меньше всего сейчас я нуждался в его обществе.

– Их число удваивается каждый вечер, – отозвался я.

– Они ее любят.

– Они даже не знают ее, видят только в этих уличных процессиях с Комизаром.

Каден теперь глядел на меня со странным выражением.

– Не исключено, что это ты ее совсем не знаешь.

Лия, раскачиваясь, все еще сидела на высоченной стене. Все это очень мне не нравилось. Я не желал делить ее с Вендой. Не хотел, чтобы ей что-то полюбилось в этом унылом краю. Казалось, будто хищный зверь своими когтями схватил ее и тащил в темное логово. Я замечал проявления этого каждый день. В том, как стучали кости, висящие у нее на поясе, как она носила одежду, как разговаривала с этими людьми. Для Лии они больше не были врагами, такими как в день, когда мы впервые попали сюда, пройдя по мосту.

– Это не просто поминовения или легенды, – сказал я вслух. – Они задают ей вопросы. Лия рассказывает им о мире, лежащем за Великой рекой, о мире, который никогда не увидит вновь, если выйдет за твоего Комизара.

– Она с радостью приняла его предложение. Сама мне сказала.

Я фыркнул.

– Ну, значит, так оно и есть. Мы оба знаем, что Лия всегда говорит только правду.

Каден поднял на меня мертвые глаза, обдумывая мои слова. Я прямо видел, как мысль ворочается у него в голове, как он припоминает обманы Лии. Заметил я и синяк у него на скуле, и забинтованную руку. Хорошие знаки. Раскол в их рядах. Может, Комизар убьет его раньше, чем смогу я.

Я поднял голову, и Каден тоже. Мы одновременно увидели их.

На дороге к верхним террасам появились наместники с охраной – они пришли послушать Лию, а из окна Северной башни за ней наблюдал сам Комизар. С такого расстояния я не мог различить выражение его лица, но его поза сказала обо всем: гордый обладатель, кукловод, уверенный, что он управляет своей маленькой красивой марионеткой, дергая за ниточки.

Голос Лии взлетал над площадью, отдавался от стен эхом, чистый, как колокольчик, – а когда он смолкал, воздух звенел удивительной, пугающей тишиной. Все замерло вокруг, звучали только ее слова.

– Вот так же было в долине, когда она хоронила своего брата, – негромко сказал Каден. – Никто из солдат тогда не проронил ни слова.

Ибо королевства восстают из праха умерших, воздвигаются на костях ушедших, и к сему мы вернемся по воле Небес! И да будет так вовеки.

Вовеки.

Последнее слово обожгло меня – зловещее, грозное постоянство, если я не сумею вытащить ее отсюда в ближайшее время. Я видел, что Каден не сводит с Лии глаз.

– Надеюсь, он будет добр к ней? – спросил я. – В день свадьбы мы оба вздохнем свободно. Можно будет стряхнуть наконец с себя этот груз и расслабиться. От нее ведь одни заботы, согласен?

От меня не укрылось, как Каден стиснул зубы, чуть заметно дернул плечом. Он с радостью кинулся бы на меня за то, что я бросил ему в лицо правду. Мне даже почти захотелось, чтобы он напал – славно было бы покончить с ним раз и навсегда. Но сейчас нужно было решать более серьезные задачи, а время почти вышло. Свадьба сократила мне срок до недели – и остальные уже были здесь. Я развернулся, собираясь уйти.

– Ты теперь свободно разгуливаешь по Санктуму, эмиссар?

– Многое изменилось за эту неделю, Убийца, для нас обоих. Добро пожаловать домой.

Я пробыла здесь совсем недолго, но мне казалось, что прошла целая жизнь. Каждый час был пропитан страхом, а главное – приходилось удерживаться от того, что хотелось сделать больше всего на свете. У меня не было сомнений в том, что это дело – мое, как моей была любовь, на поиски которой я сбежала из Сивики несколько месяцев назад. Судьба моя сейчас казалась ясной, она читалась, как слова на бумаге. Но придет та, что будет сильнее. Всего несколько слов, но таких многообещающих. А может – просто бред сумасшедшей.

Я взяла из корзинки новую ленту и привязала к висящей над головой лампе, которую спустила вниз, потянув за веревку. Украшая лампу, я пыталась отвлечься, чем-то занять ум хоть на несколько блаженных минут. Помечтать о чем-то, чтобы унестись за пределы Санктума. Но мысли упорно возвращались к одному.

Человека труднее убить, чем коня.

Так ли это? Я не знала.

Но были сотни способов, и я лихорадочно перебирала их. Удар тяжелым горшком по голове. Трехдюймовый нож, воткнутый в горло. Толчок – и падение с высокой стены. С каждой упущенной возможностью пламя в моей душе полыхало все сильнее, но рядом с ним горел огонь другого, не менее горячего желания – не только уничтожить одного, но одновременно спасти другого, кого люблю.