За спиной у газури шевельнулся старший сын, тронул мать за руку и попытался ей что-то сказать, но распорядитель церемоний все приметил и жестом велел страже удалить ребенка, нарушившего правила поведения в зале приемов.

Газур дождался, пока свиток выдержат щипцами над огнем курильницы, изгоняющей мерзость касания пальцев ваура, затем спрыснут ароматной влагой и подадут на затканном золотом платке ему, Оологу. Читать вполне знакомые слова было скучно. Но газур вытерпел пытку приема и желал довести дело до конца.

— Жена моя была на западных островах, — поразился он, скользя взглядом по красивым завиткам узора, обрамляющего текст. — Говорила о тайном с сиренами храма и что-то получила от лекаря.

— Да, средство для… — охотно пояснила бестолковая газури.

— Вот как, — прервал ее повелитель. Нахмурился пуще прежнего: — И род Тооди вам содействовал. Ах, вот и упоминание о посещении дворца на землях Аоок…

— Так ведь… — Голос газури дрогнул, она наконец-то заподозрила дурное, опасливо огляделась, наверняка лишь теперь жалея, что не слушала сына. Ведь что-то он шептал, и это было, судя по всему, важно.

Газур даже улыбнулся. Старшим сыном от брака с этой своей женой он гордился. Он объявил союз, вот так точнее, лишь осознав, как похож мальчик на настоящего повелителя. Взгляд, черты лица, осанка, да еще — а это весьма ценно — рано проявившийся ум…

— Вы признались во всем, — сухо отметил газур. — Что ж, такая искренность заслуживает ответного снисхождения. Проводите газури с почестями, я дозволяю купание.

Газур бросил свиток вауру тайного дела и откинулся на подушки. Он не желал смотреть, как топчется жена, до сих пор еще не разобравшая внятных всем намеков. Он не желал видеть и прочего, вполне ожидаемого: ведь сейчас семья Тооди соберется в соседнем зале и станет обсуждать решение, избежать которого невозможно. Старший мужчина примет яд, его состояние будет передано в казну газура, и тогда выжившим таорам представится возможность уповать на помилование и сохранение части своих доходов и влияния. Зур острова Аоок тоже должен бы озаботиться поиском яда. Но есть подозрение, что он пойдет с поклоном в храм и понесет туда золото, все золото дома, чтобы обеспечить детей синими одеждами жалких служителей нижней ветви, если глупец Граат примет близко к сердцу мольбы и согласится на то, что равно самоубийству. Нельзя давать кров врагам газура. Нельзя позволять дышать тем, кто подлежит истреблению до седьмого колена: от дедов и до внуков преступника. И, что куда важнее, никогда не допускается за выскочкой араави мысль, что его власть сравнима с силой и правом газура. Если Граат все же примет зура и его домашних, это будет равносильно началу войны. Тихой, но от того не менее кровавой. Первый ошибочный шаг араави, прозванный акулой, уже сделал, отказав дворцу в красивых сиренах для развлечений и покорных медоточивых голосах для тайного дела.

Таоры один за другим, семьями, покидали зал и тихо расходились. Вауры ждали у стены своего срока, им выходить после зуров.

— Вечером пригласи того человека, — негромко сказал газур, вроде бы ни к кому не обращаясь. — Я желал бы обсудить причины неудач в захвате корабля севера. Мне еще весной был обещан корабль. Скажи ему, я могу огорчиться. А когда я огорчаюсь, происходит то, что как раз теперь и случилось.

Газур вслушался в притихший дворец. Шелестели легкие шаги таоров, торопящихся покинуть здание. Стража проверяла двери. Вауры негромко гудели в соседнем зале, обсуждая то, что было сегодня сказано и не сказано.

А вот и ожидаемое: короткий сдавленный крик.

— Надеюсь, она не мучилась, — усмехнулся газур.

— Пестрая коралловая змея, повелитель, — шепнул голос из-за ложа.

— Это быстро, я действительно милостив, — порадовался газур. — Церемонию назначаю через три седмицы. Надо смыть память о недостойной. Семью не трогать.

— А…

— Тень наследника не трогать, — почти нежно улыбнулся газур.

Тень наследника — сын газури, опорочившей себя и казненной, — уже появился в дверях. Мальчик смотрел на отца с каким-то непередаваемо сложным чувством. Оолог щурился, разбирал этот взгляд на мелкие составляющие и гордился наследником. Пусть учится выживать во дворце. Тут нет сильных и нет защищенных. Только умные и осторожные наблюдают цветение пестрой жизни кораллового рифа достаточно долго.

Серая, подобная мусору, снежная шуга шуршала по бортам новенькой рыбацкой лодки, купленной Юго в пригороде Тавра. Он получил в «Ржавом якоре» указания Авэи и исполнял их в точности. Дождался подтверждения и погрузил лодку на «Пиратский приз». Шхуна прошла по темным тяжелым зимним волнам к северу со свойственной ей скоростью, доводящей до бешенства потерявших очередной заказ владельцев торговых судов и вселяющей трепет в сердца пиратов, давно и твердо отказавшихся от погони за столь опасным призом. На сей раз под хмурым зимним небом шхуна шла, не имея соперников или даже просто наблюдателей. Черный острый нос прорезал пологие волны, вычерчивая удобный и короткий штрих пути к личному причалу князя Тэль-Мара. Там шхуна и встала на якоря. Команда выгрузилась на берег, недоуменно рассматривая огромный каменный дом, мало похожий на дворец и совершенно заброшенный. Предстояло отдирать доски с окон, убираться во всех залах, протапливать камины, чистить дымоходы. Кок поигрывал неизменным тесаком и весело распоряжался опустошением трюма. Он лучше иных моряков знал, что именно увидит в замке. Закупил и стекла для окон, и доски для старого пола, и шторы, и посуду.

— Зимовать будем славно, а ну, бегом, наддай, пока пятки не отрезал! — кричал кок, принимая все новые грузы из трюма и наваливая на спины послушных носильщиков.

Юго почти не участвовал в суете. Для него плавание не закончилось. Лодку уже спустили на воду, и недоброе зимнее море глядело на отчаянного рулевого из-под насупленных тучевых бровей — то ли щурилось с презрением, то ли снисходительно уважало решительность.

Не всякий согласится предпринять одиночное плавание на открытой лодке в такой-то сезон и в этих водах. Юго принял мешок с припасами, еще раз проверил свою одежду, осмотрел лодку — и поклонился капитану, прощаясь без слов. На веслах идти до дальних скал было легко и приятно, Юго грелся и работал. На большой воде он отдышался, послушал ветер, выбрал курс и поставил парус.

— Буду мерзнуть — вновь сяду на весла, — пообещал себе Юго.

Сутулый серый замок, простой квадрат стен с неровной крышей, скошенной к морю, остался далеко позади и пропал в сумерках. Убогий парус хлопал и стонал под порывами изменчивого ветра. В этих холодных опасных водах не принято зимой выходить в море на рыбачьих суденышках: шквалы настигают смельчаков пугающе часто, если не сказать — регулярно. И берут с людей дань соленой воде не золотом, а жизнями…

Рулевой «Приза» усмехнулся. Благодаря общению с Элиис он странным образом знал о приближении беды. Заранее, пусть и с небольшим опережением по времени. Всегда успевал дать сигнал убрать паруса. А уж сбросить этот, небольшой и простой, — вовсе одно движение. Лодка шла вдоль берега, едва различимого с низкого борта. Суша давала о себе знать лишь дальними пиками недружелюбных острых скал, иногда берег надолго пропадал, притворяясь горизонтом или мглой во впадинах волн. Но рано или поздно скалы вновь любопытствовали, топорща гребни, цел ли отчаянный рулевой, не унесло ли его в море.