Зайцева непроизвольно скрипнула зубами. Владимир покосился на сережку в ее ухе в виде миниатюрной свастики и сказал примирительно:

– Ну, по крайней мере они не превратили Таллин в развалины, как Грозный в свое время.

Он не очень волновался за своих стариков и невесту, которые жили в Палдиски, и надеялся, что отсутствие городских боев в столице станет хорошей новостью и для капрала. Но та неожиданно одарила его злым колючим взглядом.

– Дурак! Сейчас происходит то, чего мы боялись с начала девяностых! История повторяется – они в Москве потом заявят, что мы присоединились добровольно! Нашу армию не сравнить с русской, но она должна была сражаться, а не вести переговоры!

– Под Тарту вроде бои идут, – неуверенно возразил Владимир, – в любом случае, чем раньше все закончится, тем меньше будет жертв.

– Да какие бои, – махнула рукой госпожа капрал, – если в армии каждый второй – тибла? Слишком хорошо мы к русским относились! Всех надо было в свое время… Поганой метлой в матушку-Россию!

– Простите, госпожа капрал, – выпрямился Владимир, чувствуя, что внутри у него закипает гнев. – А вы разве не русская? Не такая же «тибла», как я?

– Сядь! – без выражения одернула его женщина. – Ты доброволец «Кайтселийта», а значит, гражданин. Обязан защищать свою страну. Мы, потомки оккупантов, ей должны. Кто это понял – тот нормальный лояльный гражданин, а не… – она снова смерила Владимира взглядом, – есть такие… Нелояльные. Совки.

– Это я – потомок оккупантов? – завелся Владимир. – Я? И за то, что меня за русский язык штрафуют, я должен эту страну любить? И за тесты на лояльность? И за то, что на Олимпиаду не попал по милости политиканов из Рийкогу? За то, что брата у меня в прошлом году в пакгаузе избивали на День освобождения?

– Вот ты точно тибла! – прошипела госпожа капрал. – На День освобождения, значит? Среди тинейджеров, для которых «желтым жилетам» «fuck» показать – высшая доблесть, был твой брат? И ты его защищаешь? Я тогда в оцеплении стояла и хорошо видела и мужчин маленького роста в масках, которые действия подростков направляли, и все прочее. И всех этих мародеров малолетних, которых потом в пакгаузе дубинками по задницам воспитывали, чтобы не приучались на большого брата из-за нарвской границы надеяться, – ты их защищаешь? Вон большой брат – на танке приехал, ты за него воевать собрался!

– Простите, что встреваю, – проговорил с края ямы Индрек, краем уха прислушивающийся к накалившейся дискуссии у себя за спиной, – но, по-моему, у нас проблемы.

Владимир и госпожа капрал, разом замолчав, вскарабкались и залегли рядом с ним, внимательно всматриваясь в происходящее. На поле маячила русская БМП или БМД, а группа солдат, растянувшись цепью, медленно двигалась в их сторону.

Похоже, что русские уделяли особое внимание зарослям на южном берегу реки, и их отряд, прикрывающий левый фланг, несомненно, должен был обнаружить добровольцев через несколько минут.

– Мае, сворачиваемся! – приказала Зайцева.

Индрек соскользнул на дно ямы и принялся увязывать расстеленную на земле плащ-накидку, не забыв покидать в нее случайно оброненный мусор. Ему было понятно, что на принятие решения у них остались минуты. Если сейчас под прикрытием лесополосы рывком продвинуться до соседнего леса, то их не успеют обнаружить, а наблюдение за дорогой можно будет продолжить. Но если задержаться, то добравшиеся до ямы русские обнаружат их еще в поле. До дальнего леса придется ползти, а проверять на себе эффективность американского камуфляжа не очень хотелось… К тому же, заметив их, противник может, просто для профилактики, обработать поле из минометов. С русских станется.

– Я готов, – шепотом доложил он через минуту.

– Прекрасно, – откликнулась госпожа капрал. – Осиновец, слушай мою команду! Видишь крайнего русского? Того, что справа?

– Вижу.

– Возьми его на прицел. Посмотрим, такие ли вы уж хорошие стрелки… Огонь!

Выстрела не последовало. Со дна ямы Индрек видел, как дрогнул ствол винтовки в руках у Владимира.

– Пойми, чемпион, – сдавленным, но доверительным голосом проговорила женщина, – я не могу сражаться рядом с тем, в чьей лояльности у меня есть сомнения. В лагере я бы просто доложила начальству. Пусть у него голова болит. Но сейчас есть только один способ… Целься!

– Госпожа капрал! – окликнул Индрек снизу. – У нас есть приказ не ввязываться в бой! Так мы сорвем задание.

– Заткнись! – огрызнулась капрал. – Осиновец! Я считаю до трех!

Она заворочалась на краю ямы, и в руках у нее появился пистолет, ствол которого недвусмысленно уперся Владимиру в бок.

– Или ты, тибла, будешь стрелять, или тебя застрелю я!

– Не делайте этого, госпожа капрал, – сказал Индрек из ямы.

Его тон заставил женщину обернуться и натолкнуться взглядом на ствол АК-4, которым второй спортсмен целился точно ей в голову.

– Вы… – протянула она, от неожиданности не найдя слов, – предатели! Оба!

– Я не могу вам позволить убить моего друга, – просто сказал Индрек. – У нас мало времени. Давайте отойдем, а кто предатель, выясним позже – в лагере.

– Да вы… вы…

Голос госпожи капрала, не ожидавшей угрозы с тыла, предательски дрогнул, как дрогнул и ствол упертого в бок Владимиру пистолета. Осиновец, который только и ждал этого мгновения, рванулся, с места перехватывая рукой пистолетный ствол в попытке прижать его к земле. Наверное, ему удалось бы это сделать, если бы освободившейся правой рукой он ударил капрала в лицо. Но капрал был женщиной, а бить женщин спортсмену до этого времени не доводилось. Он промедлил буквально одно мгновение, но этого мгновения хватило, чтобы госпожа капрал нажала на спуск. Нижнюю часть груди обожгло резкой болью, и Владимир с удивлением заметил, как жухлая трава вокруг ямы наливается сначала алым, потом багряным цветом, а потом и вовсе проваливается куда-то в темноту. Слух отказал секундой позже, и он еще слышал, как со дна ямы ударил второй выстрел.

Десантники Псковской дивизии, услышав выстрелы, залегли на поле и открыли по подозрительной лесополосе ответный огонь из автоматов и подствольников. Спустя секунду их длинной очередью поддержал стрелок-оператор прикрывающей БМД. Пули, осколки снарядов и гранат срезали ветви деревьев, со звонким чмоканьем впивались в столы и шипели, уйдя в сыроватую землю. Шквал огня должен был подавить скрывавшуюся в зеленке засаду, и, похоже, это удалось, так как новых выстрелов не последовало.

Когда спустя несколько минут, прикрывая друг друга, десантники добрались до ямы на краю лесополосы, то нашли там трех вооруженных кайтселийтовцев. Труп женщины в луже крови лежал на краю ямы, вытянув в сторону руку с бесполезным пистолетом, а на дне один эстонец, сидя на земле, держал на руках другого. Их оружие валялось рядом.

– Барк-6, я Тринадцатый, – произнес в микрофон рации старшина-десантник. – Подвергся обстрелу из лесополосы, потерь не имею. Здесь трое боевиков: один убит, двое взяты в плен. Правда, один из этих двоих, похоже, не жилец.