отчасти знающие, как трудно и почетно писать просто…» Не уверен, почетно ли, но трудно. В моих пьесах обычно нет громких событий, рассуждений о высоких материях. Нет морализаторства и проповедничества. Нет зауми и ложной многозначительности. Действие развивается как-то уж очень легко и катится само собой без всякой видимой заслуги автора. Я всегда знал, что по этой причине иные «знатоки» могут счесть такие пьесы «незатейливыми», но продолжаю писать так, как считаю нужным. Только драматург знает, сколько раз приходится взвешивать каждое слово диалога и какого труда требуют простота слога и неостановимость действия.

«Теперь, когда все мы стали учеными болтунами» (снова Дидро), нас начинают уверять, что «традиционные» пьесы и спектакли устарели, что они банальны, скучны и уже не нужны зрителям. Но работы нейрофизиологов последних лет доказали, что человеческому мозгу органично восприятие пьес, основанных на причинно-следственных связях и узнаваемости героев и ситуаций, т. е. таких произведений, какие писали классики от минус пятого до плюс двадцать первого веков, при всем их бескрайнем разнообразии. Пьесы и спектакли иного типа отторгаются не только на сознательном, но и на подсознательном уровне. Дело не во вкусах, а в устройстве мозга. Есть файлы и программы, которые очень нравятся их создателям, но они не принимаются компьютером. Точно так же ведет себя и встроенный в нашу голову компьютер. К тому же «ученые болтуны» не могут объяснить, что они подразумевают под бранной кличкой «традиционные». Вероятно, психологические драмы в стиле Чехова. Но ведь в традиции есть драмы и в стиле абсурда, и гротеска, и парадокса, и едкой иронии, и высокой поэзии, и какие угодно. Поскольку все эти традиции совершенно разные, «традиционной», очевидно, следует называть пьесу, которая базируется на основных законах драмы и сцены, поднимает важные общественные и/или нравственные проблемы и характеризуется точным драматическим диалогом. Но тогда пьесу, которая не отвечает этим признакам, надо называть не новаторской, а просто бездарной или вообще не пьесой. Так что не надо стремиться следовать моде, стараться быть «современным» и заумным. Не все современное талантливо, но все талантливое – современно. И надо помнить, что есть современность дню и году, а есть современность десятилетию и веку.

Начинающие (и не только) драматурги склонны иногда писать пьесы с броскими эффектами и экзотическими персонажами, дающие возможность режиссерам «проявить себя». Однако я уверен, что истории про простые или не очень простые человеческие чувства, переживания, отношения, личные и общественные проблемы и конфликты, которые волновали человечество на протяжении тысячелетий, будут волновать зрителя и впредь. Пусть недалекие критики снисходительно назовут такие пьесы «незатейливыми», но драматурги и не должны быть затейниками, поставляющими материал для шоуменов.

Любопытное послание публике поместил в программке постановщик спектакля по моей пьесе «Собака» в Румынии:

«Просим зрителей понять, что спектакль “СОБАКА”:

это НЕ документальный спектакль,

это НЕ театрально-социальная пьеса,

актеры НЕ сидят за столом и просто произносят

свои речи,

в нем НЕ обсуждаются политические ситуации и

НЕ используется вульгарная лексика.

К сожалению, это просто театральный спектакль.

Чтобы предотвратить некоторые сюрпризы, мы хотим предупредить почтенную публику, прежде чем она войдет в зал, что наш спектакль о: разлуке, дружбе, расставании, жизни двоих, эгоизме, привязанности, любви, нерешительности, принципах, хитрости, человеческих ценностях, лжи, доброте, желаниях, хвастовстве, счастье, боли, равнодушии, иллюзиях, терпимости и…

Horațiu Mihaiu, режиссер»

Так чем же будем удивлять?

Зрителям хочется, чтобы их удивляли чувством, искренностью, значительностью темы, глубиной, хорошим диалогом, остроумием, тщательной проработкой всех деталей и подчинением их целому, театральностью, отсутствием лишнего, наносного и бьющего на внешний эффект – другими словами, «вечной новизной простоты» (Пушкин).

Заключение главы

Почему-то, когда ругают тот или иной спектакль, винят только его создателей и исполнителей: драматурга, режиссера, актеров и пр. Однако не меньше вины ложится и на публику, терпящую такие зрелища и таких творцов. Любимый с детства Гекльберри Финн рассказывает о том, как два авантюриста устроили жульническое представление «душераздирающей трагедии “Царственный камелопард”». Разгневанные зрители подстерегли «актеров», покрыли смолой и перьями и в таком виде голышом прокатили по улице. Не нужно быть столь жестокими, но, может быть, иногда бы не помешало, чтобы зритель, как в Италии, на всякий случай приносил с собой подгнившие помидоры и свистки. Театр надо награждать не только аплодисментами, иначе он опустится дальше некуда. У нас же публика всегда вежливо аплодирует под бодрую заводную музыку финала. Еще А. Блок писал, чтобы было бы отраднее, «если бы публика, возмущенная пьесой или постановкой, хороша она или плоха, была способна закидать актеров гнилыми яблоками. Но этого не бывает и явно не может быть. Не может быть даже того, чтобы публика перестала ходить в театр, единодушно бойкотировала театр или пьесу. Всегда ходит публика во все театры, всегда почти одобряет, редко и робко свистит и шикает, а потом очень скоро привыкает ко всему, не возмущается уже тем, что возмутило ее недавно».

Можно снисходительно отнестись к недостатку таланта и опыта. Можно простить недостатки, вызванные малым бюджетом и скудостью постановочных средств. Труднее примириться с жалкими подобиями пьес, с наглым навязыванием зрителю концепций, приемов и трюков, ничем не мотивированных, кроме глубокой веры драматурга или постановщика в собственную исключительность.

Если мы допускаем плохой театр, значит, мы плохая публика. Вина на нас. Надо все-таки не забывать: хозяева театра – мы, зрители.

15. Умение слушать

Старая поговорка гласит, что свои дети всегда кажутся лучше, а своя жена хуже, чем у соседа. Насчет жен и детей вопрос спорный, а вот что свои пьесы всегда кажутся лучше, чем у других, а чужие пьесы хуже, чем у тебя, – это непреложный факт.

Что мы обычно неспособны сами оценить свои произведения – это еще полбеды. Беда в том, что мы неспособны принять критическую оценку наших пьес и другими, хотя размышления во время работы над пьесой, контакт с постановщиками и актерами, впечатления от репетиций и готовых спектаклей, рецензии, отклики знакомых и незнакомых, успех или неуспех постановок – все это должно заставить автора задуматься о своей профессии, о принципах своей драматургии. Эта беда усугубляется тем, что в наше время никто не хочет читать чужие пьесы; мы хотим, чтобы другие читали только наши. В результате, несмотря на обширные социальные контакты и множество «друзей» в интернете, мы находимся в духовном вакууме. Мы не знаем, что на самом деле думают о наших пьесах другие и думают ли о них вообще. Творческих союзов и групп, регулярных