Шум медведя постепенно стихал, несмотря на то, что Дрем и Олин ускоряли шаг, в груди Дрема поселилось чувство безысходности. В конце концов Олин остановился, сумерки сгустились вокруг него.

Мы не догоним его в беге", — сказал его отец. И вообще, у него нет Фриты, ты же видел. Он мог обронить или выбросить ее где-нибудь в лесу. Лучше всего проследить его путь. А потом…

Мы найдем мертвое тело Фриты в снегу и лесной подстилке, мрачно подумал Дрем.

‘She may have escaped the bear of her own accord,’ Olin said. ‘She may still live.’ Drem could tell that his da didn’t believe that, though. And neither did he.

Дрем кивнул, признавая свое поражение. Лес молчал вокруг них, окутанный тенью, снег все еще падал, хотя он скорее чувствовал его, чем видел, сумерки скрывали мир в серых тонах. Вдалеке послышался голос, зов рога, слабый и далекий.

'Ульф и Хильдит, перегруппировываются. Наверное, лучше разбить здесь лагерь, чем пытаться вернуться домой пешком", — сказал Олин.

Думаю, ты прав, и пора уходить, па, — сказал Дрем, — в темноте, где нас не хватятся. Фрита, должно быть, мертва, хотя мне бы очень хотелось, чтобы это было не так".

Олин посмотрел на него.

Только если ты уверен, сынок. Она много значит для тебя; мы останемся и будем искать, пока ты не будешь готов".

Дрем кивнул, затем замер, склонив голову на одну сторону.

Справа от них, в глубине подлеска, послышался какой-то звук. Его отец тоже услышал его, и оба насторожились. И медленно в тени что-то образовалось, темнота стала еще глубже, зашевелились мышцы, раздался низкий грохочущий рык.

БЕЖИМ! крикнул Олин, толкнув Дрема в ту сторону, откуда они пришли, и тут же подлесок взорвался, осыпаясь снегом и листьями, и оглушительный рев разнесся по всей округе, наполнив голову Дрема, когда он, спотыкаясь, упал на землю. Он увидел, как его отец встал на ноги, поднял клинок, услышал треск и рычание медведя, выскочившего из тени.

Он вернулся. Как ему удалось так тихо обойти нас с фланга?

Голос его отца возвысился боевым кличем, а медведь издал рев боли. Дрем поднялся на колени, схватился за меч, и тут что-то врезалось ему в затылок. За его глазами вспыхнул яркий свет, за которым быстро последовала темнота, и он рухнул на землю, сознание улетучилось.

Глоток воздуха, рваный, боль в горле, в голове, везде, казалось, весь его мир — свод боли. Он открыл рот, почувствовал вкус снега и грязи, с ворчанием перевернулся на спину и несколько мгновений лежал, задыхаясь.

Над ним скрежетали и шумели лишенные листьев ветви, шевелимые вздыхающим ветром, сучья, обвисшие от снега. Снежинки падали на его лицо, покалывая.

Потом он вспомнил.

Медведя.

Па, — прохрипел он шепотом, его ушибленное горло саднило и горело. Он перекатился, поднялся на руки и колени, потом на ноги, не обращая внимания на боль, шипами пульсирующую в основании черепа. Он встал. Судорожно огляделся.

В сумеречном мире все еще горел тусклый свет, слабое свечение от снега на земле. Он посмотрел на дыру размером с сарай, на черноту среди подлеска и деревьев, на ветки и кусты, обломанные и разорванные там, где на них набросился медведь.

"Па", — сказал Дрем громче, в животе у него упал камень ужаса; с каждым ударом сердца в тишине ужас нарастал, становился все сильнее.

Дрем прошептал что-то, от чего сердце его подпрыгнуло, и он увидел его — темную, неподвижную фигуру, лежащую на земле. Дрем, спотыкаясь, подошел к отцу, упал на колени и в то же время услышал голоса вдалеке позади себя, услышал, как звали мужчин, узнал голос Ульфа.

Его отец был бледен и залит кровью, и на этот раз Дрем знал, что это не кровь его врагов. Он лежал на спине, одна нога была вывернута под странным углом, а туловище выглядело как одна большая рана. Кровь вяло пульсировала из длинных ран, начинавшихся у плеча и заканчивавшихся у бедра. Между ними плоть была разорвана и потрепана, среди багрового цвета виднелись осколки кости.

'О, папа', - прошептал Дрем, дыхание сбилось в груди, что-то холодное сжалось в животе, сдавливая сердце. Он видел такие раны, но не на человеке, но знал, что это значит, что-то в нем отказывалось принять это. Не мог смириться с этим.

Глаза Олина были отрешенными, но при виде Дрема он моргнул и поднял голову.

Лежи спокойно, па, Ульф идет, — отчаянно сказал Дрем, поглаживая мокрые от пота волосы на лбу отца. Все, чем он был поглощен — поиски Фриты, убийство белого медведя, — все это испарилось, когда весь его мир сжался до этого момента. Его отец, единственный человек в его жизни, который действительно имел значение. Он смахнул слезы с глаз.

Олин сдвинулся, его рот зашевелился. Струйка крови потекла по его губам, он прошептал воздух.

'Меч', - сказал он.

Он хочет держать меч в руке. Он думает, что умрет, перейдет мост мечей.

Дрем судорожно огляделся в поисках черного меча, но нигде его не увидел, хотя земля была изрыта и усеяна обломками деревьев и кустов. Не в силах оставить отца, чтобы поискать более тщательно, Дрем достал свой собственный клинок и положил рукоять на ладонь, сомкнув на ней пальцы. Взгляд Олина скользнул по нему, потом оттолкнул клинок.

Звездный камень, — прохрипел Олин.

Я не вижу его, па, — сказал Дрем, поднял руку отца и поцеловал ее, почувствовал, как пальцы отца дрогнули, и он приложил их к своей щеке, как отец делал с ним много-много раз до этого.

'Мой… мальчик', - прошептал Олин с булькающим хрипом. 'Я был… не прав'. Олин дернулся, его вторая рука поднялась, ладонь легла на грудь Дрема, пальцы сжались, вцепившись в медвежий коготь на шее Дрема. Один долгий, медленный выдох, который, казалось, никогда не закончится, его глаза устремились на Дрема с горящим взглядом, а затем Олин затих, свет в его глазах померк, потускнел.

Нет, папа, нет, — вздохнул Дрем, его зрение затуманилось от слез, когда пальцы Олина выскользнули из когтей на его шее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

СИГ

Сиг взобралась на невысокий холм и, сказав пару слов и коснувшись пятками земли, пришпорила Хаммера. Где-то позади она слышала, как Кельд выкрикивает команду, как стучат копыта, приближаясь к их свободной колонне. Но Сиг смотрела только на горизонт, раскинувшийся перед ней.

Дан Серен.

Бледное солнце висело в небе над крепостью из серого камня, как ориентир. Крепость возвышалась на