Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все хорошо, моя маленькая, все хорошо... Ты дома...
Вчера вечером сестра зашла пожелать спокойной ночи. Покрутилась по комнате, задумчиво разглядывая образцовый порядок вокруг, потом не утерпела, села на край кровати:
– Ты слишком изменилась, малая. Иногда я смотрю на тебя и не узнаю. Как-будто чужой человек рядом.
– Это все еще я. И будешь дразниться, оттаскаю за косы, как в детстве.
– Полгода назад я бы тебе наподдала за такую угрозу. Сейчас опасаюсь... Кстати, ты все еще прячешь револьвер в сумочку?
– Мне с ним спокойнее. Дай привыкнуть к нормальной жизни.
– Разумеется. Но он же крохотный! Чем поможет, если попадется какой-нибудь здоровяк?
– Если хочешь, я куплю тебе похожий и научу пользоваться. А когда с пяти шагов попадаешь в лоб, то размеры грабителя не важны. Он – покойник...
Поправив подушку, Сашенька достала маленький револьвер с потертыми накладками на рукояти. Покрутила в руках, спрятала обратно. Сестра внимательно посмотрела на то, как младшая Найсакина уверенно управляется с “игрушкой” и не стала развивать тему.
– Кстати, ты видела именное приглашение на княжеский бал? В обед передали!
– Да, я на полочку положила.
– Сам император лично будет вручать награды!.. Я так рада за тебя... Там еще листок, куда можно вписать сопровождающих. Надеюсь, меня с родителями не забудешь?
– Я вообще не хотела идти, Элен.
Подхватив маленькую подушку, специалист в управлении эфирными эманациями шутя замахнулась:
– Как дам больно! Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда так называют.
– Хорошо... Елена Николаевна, так лучше?.. Так вот, я не хотела идти. Но за ужином посмотрела на мама’ и папа’, они так рады. Они так гордятся... Придется выбирать платье, готовиться к церемонии.
Вскочив, старшая сестра подошла к полке, погладила железный крест с крохотной короной на верхнем луче.
– Красивый... Родители не особо внимание обратили, а я сходила в библиотеку, почитала. За выдающиеся заслуги и беспримерное мужество. Сидя в тылу такой не получишь. Как и медаль за “медицинское превозмогание”. Немцы в этом отношении очень щепетильны. – Обернувшись, Елена нахмурилась и спросила: – Там в самом деле было все так плохо и страшно, как писали газеты?
Сашенька села в кровати, охватила руками колени. Долго молчала, потом неохотно ответила:
– Если ты кому-нибудь это расскажешь, даже духовнику, я серьезно обижусь...
– Ты в самом деле выросла, Александра... Буквально за полгода... Даю слово. И ты знаешь, я не болтливая.
– Знаю... Ты говоришь – когда было страшно?.. Страшно, когда солдат падает на тебя, закрывая от шрапнели. Вокруг осколки вышибают пыль и песок из стен, а ты думаешь – он же тяжелый, как я с себя смогу его столкнуть, если умрет?.. И потом безумно стыдно за эти мысли... А еще обидно, когда ты сутки через немогу вытаскивала с другого света раненых, их уложили в щель рядом с госпитальной палаткой, а туда во время последней атаки прилетел снаряд. Руки, ноги, потроха – все вперемешку. И вся твоя работа насмарку... И людей не вернуть, как ни старайся...
Повернувшись к застывшей сестре, девушка тихо закончила:
– От двух сотен осталось чуть больше семидесяти. Нас в холмах мешали артиллерией и давили картечницами двое суток. Я не знаю, сколько раз парни ходили врукопашную, когда наемники с дикарями прорывались к окопам. Я просто пыталась спасать жизни... Немцы шутили, что надо умереть побыстрее, или придется мучаться в котлах, когда выживших станут варить на праздничный ужин... И гранату подарили, чтобы подорвать себя, когда нас сомнут. Ведь с другой стороны скопилось несколько тысяч головорезов... А потом добровольцы взяли в руки тесаки и винтовки с примкнутыми штыками и ушли в ночь. Чтобы остановить мертвых... Мне снились кошмары до того момента, как я села на пароход. Только там, глядя на бесконечную воду вокруг, поняла – все закончилось. А трясти перестало здесь, дома... Я больше не боюсь, Елена. Ни сверчков на кухне. Ни мальчишек, кто пытался спихнуть в лужу. Ни стариков в фабричной больнице, от которых пахнет грязным телом, кто ругается через слово и кого надо везти на процедуры... Я больше ничего не боюсь. Я знаю, что могу и что выше моих сил. И чем буду заниматься. Потому что очень многие заплатили жизнью за мое будущее.
* * *
Одиннадцать утра. На улице легкий морозец и пушистый снег. Совсем чуть-чуть, с вершок, не больше. Солнышко яркое, настроение отличное. Аккуратно спустившись по ступенькам, Сашенька пошла по расчищенной дорожке к ажурным воротам на улицу. Хотелось пройтись, подышать свежим воздухом. Поздоровавшись с дворником, девушка только шагнула на широкие тротуарные плиты, как буквально из под земли перед ней возник худой мужчина в распахнутом пальто и серой шляпе набекрень:
– “Вечерние вести”, госпожа Найсакина! Скажите, вы можете рассказать, как воевали в Африке? И правда, что ученик некроманта поднял нежить по ошибке и твари сожрали половину добровольческих войск?
– Вы совсем сдурели? – опешила от неожиданности Сашенька.
– Как можно! У меня самые лучшие источники в детинце! Позавчера колдун устроил бойню в пригородах, в еврейском конце. До сих пор все оцеплено! Дом штурмовали, зверь загрыз несколько человек, пришлось пристрелить!.. Ваши комментарии? Это чудовище и к вам приставало? Говорят, на корабле его держали в трюме, заперев от остальных!
Позади чуть скрипнул снег. Оглянувшись, одаренная попросила дворника:
– Ларион, этот странный человек оскорбляет меня и солдат, кто погиб во имя государя. Можешь ему объяснить, что он не прав?
– С превеликим удовольствием, – аккуратно пристроив трубочку-носогрейку на специально прибитую к столбу полочку, одетый в зипун старик размахнулся и дал журналисту в ухо. Любитель сенсаций рухнул на спину, завозил ногами. Потом с трудом сел, попытался свести глаза в кучу.
– Я буду жаловаться... Кхе, кхе... Обязательно... Безобразие... В Африке не пойми с кем по окопам валялась, а теперь тут...
– Ларион, данный субъект не понял. Добавь ему еще раз и вызови городового. Я подам официальную жалобу, чтобы кое-кто понял, как надо относиться к порядочной девушке и с кем лучше держать поганый язык на привязи.
Подняв журналиста, словно поломанную куклу, дворник еще раз от души приложил в живот, затем добавил с левой руки в другое ухо. Для симметрии. Тело рухнуло, словно срубленная сосна под умелым топором дровосека. Перевернув субчика, старик добыл из кармана огрызок толстой веревки, ловко связал руки за спиной и с гордостью достал из-за пазухи большой желтый свисток. Над улицей полетела звонка трель.
Когда к воротам подкатил вызванный жандармом экипаж, старшая сестра