Рассказчик махнул рукой в стороны своих сапог. Его товарищ, едва взглянув, завистливо покачал головой. Даже при свете костра было видно, что сработал их настоящий мастер. Сидели на ноге, как влитые, в обтяжку. Все швы ровные, кожа мягкая, подошва толстая, особыми гвоздиками подбитая и обильно дегтем от влаги смазанная. Такие сапоги не грех и боярину преподнести в подарок.

— Хороши, — самодовольно заулыбался конопатый, прихлопнув одним сапогом по другому. Мол, смотри, любуйся на мою удачу. — Будут за мои сапоги чистым серебром платить. А коли грошей нема, то проходи мимо. Может даже для самой государыни черевички тачать будем, — размечтался он, любуясь сапогами. — А что? Такие сделаем, что все от зависти падать будут…

Второй воин, явно завидуя, что-то неопределенное буркнул в ответ и махнул рукой. Похоже, сказать хотел что-то такое, что бы стерло улыбку с лица первого. Наконец, нашел.

— Ты бы, Кострома [конопатый родом был с Кострому, за что и получил такое свое прозвище среди товарищей], рано не радовался, — вдруг огорошил он товарища. Вроде и говорил тоном сочувствующим, но подспудно проскальзывали и насмешливые нотки в его голосе. Точно хотел гадость какую-то сказать. — Людишки сказывают, что затеялась в Москве великая буча. Вроде бы лихие люди замыслили нашу государыню трона лишить. Нонче только от нашего писарчука слышал. Он как раз добрую чарку принял, окосел, а у него апосля язык развязался.

У конопатого от удивления аж рот раскрылся. Лицо с оттопыренными ушами стало напоминать лицо ребенка, которому впервые показали, что под кроватью-то на самом деле лежат старые отцовы тапочки, а не страшный монстр.

— Нашу государыню трона лишить? — оторопело повторил он услышанное и замолк. Это же звучало даже, как ересь. Настоящее потрясение основ. Как можно что-то замышлять против государыни, поставленной на российский престол божьи промыслом? — Кто же сей изверг? Уж не ляхи ли?

Его товарищ наклонился вперед и, сделав подозрительное лицо, шепотом ответил:

— Сказывают, бучу подняли Нарышкины… Петьку-царевича хотят царем ставить.

-//-//-

Запорожская сечь — насколько яростные и противоречивые эмоции вызывало это название у врагов Московского царства, сложно даже описать пером. Расположенные в низовьях Днепра и сторожившие речные переправы, военные городки свободных казаков были настоящей костью в горле у крымчаков и осман, называвших Запорожскую Сечь дьявольскими землями. Немало беспокойств доставляли они и Речи Посполитой, прозывавших казаков не иначе, как неистовыми московитами.

В эти дни наиглавнейший Кош, главное военное укрепление Сечи, готовился к большому празднику — к встрече своих братьев-казаков и московской рати с победой над своим извечным врагом — Крымским ханством. Еще пару суток назад прискакал от них гонец с радостным известием о том, что пал Бахчисарай, а сам хан оказался в кандалы закован. В Коше после такого известия до самой глубокой ночи не смолкали оглушительные выстрелы из артиллерийских орудий, ружей и пистолей. Без устали казаки ревели пьяными голосами победные песни.

С самого утра этого дня казаки в крепости готовились к празднику. На площадь у гетманской избы телегами возили дрова и хворост для костров. Сколачивали столы и скамьи, разделывали туши быков и овец, из погребов с воплями вытаскивали бочонки с прохладным пенистым пивом и сладким вином. В корчме уже готовилась здоровенная бадья с крепленной брагой для тех, кто выпить был особенно силен.

Лишь в гетманской избе царила тишина, где за столом с ошалелым лицом сидел перший помощник гетмана Гайдана. На другом конце стола на самом краешке лавки присел писарь, лопоухий парень в платье семинариста, державший в руках пергамент послания.

— Ох, грехи мои тяжкие. За что мне сие, Господи? — сокрушался помощник гетмана, горестно мотавший головой. Его роскошные висячие усы, выделявшиеся на безбородом лице, мотались вслед за головой, словно две метелки. — Что же теперь творить-то? Андрей-ка, прочти еще раз. Можа что другое там писано? Хорошенько прочти, чтобы все буковки заметить! Не одну не забудь! Слышишь меня? А то розгами всю задницу развальцую.

Паренек еле слышно вздохнул при этом. Видимо, не первый раз уже приходилось перечитывать послание. Может в четвертый, а может и в пятый раз читал.

— Сделаю, батька, — тем не менее, с готовностью произнес писарь. Знал, что у батьки Гайдана не забалуешь. Лучше не перечить, а то живо плетей заработаешь. Батька на плети и розги не скупился. — Послание сие писано в городе Москва больше седьмицы назад. Итак…

Он поднес пергамент ближе к глазам, потому что освещение было не очень. Лишь одна свеча на столе горела.

— Пресветлейший и державнейший великий государь и великий князь Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец: Московский, Киевский, Владимерский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский и царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятцкий, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея северныя страны повелитель, и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей, и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств и земель Восточных и Западных и Северных Отчичь и Дедичь и наследник и государь и обладатель, — медленно, по слогам читал писарь, разбирая витиеватый почерк. — Приказываем схватить лихоимца и злодея, помышлявшего на царскую жизнь, Ваську Голицына и заковать его в кандалы. После же под доброй охраной верных людей отправить сего разбойника в Москву. За то будет дадена большая награда.

Не услышав ничего нового, Гайдана аж в голос застонал. Как же так? Что, вообще, происходит? Хотя, пожалуй, на последний вопрос у него был ответ. Прибывший прошлым днем гонец все рассказал, что в Москве происходило и чего в царском послании не было. А в столице неделю назад между тем весьма знатная буча произошла. Нарышкины в Боярской Думе шум подняли, государыню Софью болезной признали и в монастырь оправили. Всех Милославских под это дело в темную пересажали, а их имущество между собой поделили. Теперь, получается, один боярин Голицын остался, что за бывшую государыню Софью встать мог.

— И что же делать теперь? — продолжал сокрушаться Гайдана, задумчиво теребя свои усы. — Выходит нам не победную пирушку готовить нужно, а стражу с кандалами… Как? Там же цельная армия с пушками и ружьями идет? Коли против пойду, меня же самого в кандалы закуют или на дереве вздернут… Ох, грехи мои тяжкие.

В этот самый момент дверь в избу с треском распахнулась и внутрьвлетел мордатый казак в дорогой одежде. Раскрасневшийся, с выпученными глазами, он подлетел