— Ты должен будешь разговаривать с лесом, — неуверенно сказала она. — Но это ты и сейчас делаешь. Приносить ему жертвы. Если сюда вернётся Медный Паук, — ну, Виль-батрак — ты должен освободить его душу, иначе он вечно будет скитаться здесь после смерти. Вроде всё.

— Даже так, — поднял брови Исвар и передвинул своего героя в предпоследнюю позицию. — А почему ведьма не сказала этого сама?

Потому что она больше не ведьма.

— Барон запретил ей выходить из замка, — объяснила вампирша, выводя Чёрного Рыцаря за пределы карты.

— По-моему, у нас ничья, — заметил знахарь, делая последний ход. — Сыграем ещё?

* * *

Вейма чуть покачивалась, сидя в дамском седле, и была недовольна всем миром сразу.

Во-первых, конечно, лошадь. И одежда. Барон сказал, что она теперь придворная дама его дочери. И должна ехать как придворная дама. Она не может обернуться летучей мышью, пролететь ночью до Тамна и там затаиться. Она должна въехать в город. Как все. А придворная дама не может ехать по-мужски и показывать всем свои ноги. Поэтому Вейме выбрали лошадь, дали одежду (на этот раз подходящую по размеру) и велели ехать вместе с «госпожой». Нора волновалась — она впервые выезжала в большой город — и не смотрела наставнице в глаза. А Вейма злилась. Сидеть было неудобно, ехать так медленно было неудобно, неудобно было, что вокруг ясный день и много людей. К тому же лошадь не знала, как Вейма должна на ней сидеть. Вернее, знала не настолько ясно, чтобы вампирша могла прочитать это в её сознании. У неё и сознания-то не было.

Вейма злилась.

К тому же ужасно, что муж отослал её в Тамн, а сам остался в деревне — ловить несуществующее чудовище. Как он собирался выкручиваться — одному только Заступнику известно. Но Вир заверял, что не первый раз так делает. И что всё обойдётся. А она должна ехать со своим сюзереном. С сюзереном! Она же вампир! Проклятая! Какие, к Врагу, могут быть сюзерены?!

— Тише, родная, не ругайся, — мягко просил Вир этой ночью. Он держал её руки в своих и заглядывал в глаза, и Вейма понимала, что не сможет ему ни в чём отказать, как бы сильно она ни злилась. — Ты моя жена, а я присягал союзу баронов.

— Ты оборотень, — угрюмо ответила она. — Проклятый, как и я. Проклятые не бывают вассалами и проклятые не вступают в брак. Ты не можешь послать меня туда, куда я не хочу. А я хочу остаться с тобой. Хочу приглядеть за Магдой. Ты не можешь мне приказывать. Никто не может мне приказывать, слышишь?!

— Тогда я прошу, козочка моя, я тебя умоляю. Мы живём в неспокойное время, прошу тебя, ты должна поехать вместе с его милостью.

— Зачем?! Зачем ты отсылаешь меня?! Кого я не должна увидеть рядом с тобой?!

Вир отшатнулся и побледнел.

Этого он не ждал, и Вейма почувствовала мрачное удовлетворение от того, что ей удалось всё-таки его задеть. Всё-таки. Наконец-то.

…слишком поздно…

— Хорошая моя, — сказал он, когда справился с голосом. — Я говорил со здешними людьми. Во-первых, царапины на деревьях. Ты ведь их оставила, моя дорогая. Ты злилась и царапала деревья. Теперь мне надо придумывать чудовищ, которые могут оставлять такие следы. Хорошо, что никто не подозревает об этой способности вампиров, иначе тебя бы быстро раскусили.

— То есть во всём я виновата?! — вспылила Вейма.

— А ещё, моя козочка, второе. Ты не слушала рассказы здешних людей. А я слушал. Я не знаю, как ты это делаешь, и знать не хочу, но ты не только насылала на них кошмары прошлой ночью, ты ещё и заставляла тех, кто не спал, видеть тех самых чудовищ. Пока смутно, моя хорошая, но этого им хватило. Ты понимаешь, что не все они видели меня? Некоторые видели то, что внушила им ты.

— Они были пьяны! — возмутилась вампирша.

— Да, я слышал, будто вам легче управлять пьяными, но от истины никуда не деться. Ты заставила их видеть чудовищ. Многих людей, и не все из них спали.

Оборотень слегка встряхнул жену.

— Козочка моя, ты понимаешь, что натворила? Ты не можешь насылать кошмары каждый раз, как у тебя испортится настроение! Ты не можешь запугивать всю деревню!

— Нет, не понимаю, — надулась вампирша. Она понимала, что ведёт себя по-детски, но не могла удержаться. — Раньше так никогда не было.

— Раньше — нет. Но ты становишься сильнее. Ты же сама говорила, что со временем способности вампиров увеличиваются.

— Вампиры пьют кровь! Это даёт им силу!

— А ты нет, и никто не знает, как ты должна развиваться. Ты должна быть осторожна. Не давай чувствам волю. Сохраняй разум. Если, не дай Освободитель, пойдут слухи…

— Ну, хорошо, я тебя поняла. Я постараюсь. А теперь ответь — зачем мне ехать?

— Затем, что так приказал барон, — спокойно ответил оборотень. Вампирша чуть не зарычала.

— Это не ответ!

— Козочка моя. Я прошу тебя. Я тебя очень прошу. Я боюсь. Я никогда ни за кого так не боялся, как за тебя. Сейчас не время нам быть вместе. Прошу тебя. Пожалуйста. Уезжай. Держись барона. Веди себя как человек. Постарайся, родная. Прошу тебя. Сейчас очень опасно. Я… я не смогу спокойно делать своё дело, если ты будешь рядом.

— Да чем я тебе мешаю?!

— Ты мне не мешаешь, — твёрдо ответил Вир и крепко обнял жену. Вампирша напряглась, пытаясь отстраниться и поглядеть ему в глаза, потом сдалась и расслабилась, наслаждаясь объятьем. От оборотня резко пахло страхом. Страхом не за себя. Это было… пугающе. Вир действительно никогда не боялся. — Но сейчас ты должна быть в безопасности, только тогда я буду спокоен. Пожалуйста. Обещай мне, родная, обещай мне, что будешь рядом с бароном.

И Вейма сдалась.

Они ехали не так уж долго — в середине дня, когда жара сделалась невыносимой, приехали в незнакомую деревню. Их встречали на подъезде — барон послал своих людей вперёд, предупредить крестьян и приготовить деревню к знатным гостям.

— Добро пожаловать в Барберг, — поклонился какой-то почтенный крестьянин с ярко-рыжими усами. Вампирша принюхалась к своеобразному запаху — смеси властности, ума, воли и почтительности, — и поняла, что это был староста.

— Это та самая деревня, о которой говорил брат Флегонт? — спросила Вейма, стараясь удержать на месте свою лошадь. Той, кажется, стоять с вампиром на спине не нравилось ещё больше, чем идти.

— Да, — кивнул барон и, спрыгнув с коня, помог спешиться сначала своей дочери, а потом её придворной даме. Вейма была так ошарашена подобным рыцарским обращением, что без споров позволила снять себя с лошадиной спины.

Коней увели — барон ещё утром говорил, что на их пути расставлены сменные лошади, — и отряд повели в заранее раскинутые шатры, где девушкам предложили умыться и напиться молока, а мужчинам предложили вина. Вскоре барон послал за дочерью и вампиршей в большой шатёр.