как он будет выпутываться из столь щекотливого положения. Но ни один мускул не дрогнул на лице Борисыча, и он даже ни на полтона не покраснел! Полнейшее самообладание. Выпутываться ему также особенно не пришлось. Так как покраснел именно я, все взоры присутствующих, естественно, остановились на мне!

Но Борисыч никогда не оставит товарища в беде. Повернувшись с обаятельнейшей из арсенала своих улыбок к обществу, пребывающему, надо сказать, в состоянии лёгкого шока, он, как артист большого и малого театров, изобразил какой-то немыслимый то ли книксен, то ли реверанс и с совершено невинным выражением лица произнёс:

— Мы с другом дико извиняемся, дорогие товарищи! Мы больше не будем. Простите НАС… — и вновь одарил всех обворожительно-наглой улыбкой.

Услышав такое извинение, мне стало совсем плохо. Зачем иметь врагов, когда есть такие друзья! Я покраснел ещё гуще и стал походить уже на переходящее красное знамя, что находилось в политотделе нашей части.

Но это было ещё не всё. Змей-Борисыч мастерски продолжал иезуитское шоу. Извинившись, он вознамерился грациозно поклониться или вновь изобразить свой фирменный книксен. Это ему почти удалось, но на завершающем этапе пируэта его вновь прорвало. На весь салон раздался такой оглушительный звук, что у меня заложило в ушах. Водитель резко дал по тормозам. Две девушки, которым Борисыч (вот наглость!) продолжал улыбаться и строить глазки, подскочили со своих мест и, изобразив на милых личиках брезгливые гримаски, быстро отошли подальше от нас. Меня словно парализовало. Но Борисыч снова не растерялся. Он тут же обрадовано закричал:

— О, смотри! Места освободились! Давай сюда! — И затолкал меня между рядами сидений. Мы сели. Причём когда садился он, вновь раздался характерный утробный звук!

Ну что тут можно было поделать? Я сидел мокрый и красный. Мне хотелось сделаться маленьким и незаметным, а лучше — вообще под землю провалиться, но Борисыч как ни в чём не бывало продолжал тараторить, нисколько не заботясь о произведенном эффекте. Сзади слышались сдавленное хихиканье, ядовитые шепотки, скрип освобождаемых сидений. Остановившись на остановке, водитель решительно вышел в салон, хмуро оглядел пассажиров и упёрся тяжелым взглядом в нас. Борисыч тут же приветливо ему улыбнулся, развёл руками, изобразил на лице некое подобие раскаяния и что-то проговорил на тему плохого пищеварения и гороховой каши на обед. Ничего не сказав, лишь осуждающе покачав головой, водитель вернулся на место, и мы снова поехали.

К тому моменту, когда Борисыч, сжалившись надо мной, достал из кармана специальную подушечку-пердушку (кто-то из знакомых моряков привёз для хохмы из-за границы) и пару раз смачно крякнул ей во всеуслышание, все места за нами и вокруг были уже освобождены и народ, брезгливо поглядывая, теснился по концам салона. Но тут автобус вновь остановился. Открылись двери, и выскочивший разъярённый водитель на этот раз в категорической форме потребовал, чтобы бесстыжие серуны немедленно выметались на улицу.

Пешком идти не хотелось. Я надеялся, что Борисыч сейчас расшифруется, продемонстрирует на всеобщее обозрение чудо-подушечку, народ повеселится, и мы спокойно поедем дальше. Но нет. Борисыч предпочёл вынести испытание позором до конца. Под издевательскими взглядами пассажиров мы проследовали на выход. Мне казалось, что все смотрели именно на меня, и было безумно стыдно. Наглости же Борисыча воистину не было предела: проходя мимо двух очаровашек, убежавших от нас в самом начале представления, Борисыч по всей форме представился, предложил познакомиться и попросил номер телефона. Не поверите, но одна из девушек дала!

Такого рода представления Борисыч регулярно устраивал себе и окружающим. Порой его порывались бить невольные свидетели, пару раз сдавали в милицию, но искусство, как известно, требует жертв, и фирменные шоу не прекращались. Я, в свою очередь, стал остерегаться появляться со штурманом в общественных местах.

Подобные беспардонность и наглость Борисыча шли бок о бок с самой слезливой чувствительностью и чисто девичьей сентиментальностью. Он, как тургеневская барышня, мог сморкаться и смахивать слёзы во время просмотра какой-нибудь душещипательной мелодрамы. По-настоящему же сильные фильмы, особенно о войне («Баллада о солдате», «Судьба человека» и т. п.), буквально выводили Борисыча из строя. Такое же воздействие оказывала на штурмана и художественная литература. Я как-то взялся после него прочитать «Белые ночи» Достоевского, так не поверите, в некоторых местах страницы настолько обильно были политы слезами, что покоробились и даже через месяц оставались влажными.

39

Таланты и поклонники

Кому-то может показаться, что в одного персонажа я намешал слишком много несовместимых черт. Спешу объясниться — я ничего не намешивал, Борисыч — это не персонаж, а реально существовавшее лицо, и на самом деле его образ был ещё противоречивее и колоритнее. Мы знаем, что повседневная жизнь закручивается порой в такие невероятные спирали, преподносит такие сюжеты, которые не в состоянии выдумать ни один самый выдающийся сценарист и воплотить даже самый сумасшедший, извиняюсь, культовый режиссер. Поэтому стоит ли со штурманом чему-то удивляться?

Помимо представленных ранее Борисыч имел множество и прочих непревзойдённых талантов. Он мог, например, засунуть в рот свой весьма не маленький кулак. Полностью! Правда, когда на спор он продемонстрировал это в первый раз, то чуть не задохнулся, кулак застрял, и доктору Ломову пришлось повозиться, извлекая наружу штурманскую конечность. Наглотавшись солидола (именно этой смазки за неимением лучшего Ломов набил штурману полный рот), Борисыч не скоро решился на повторение трюка, но потом всё же навострился и проделывал запросто, причём совершенно безвозмездно. Он также мог шевелить ушами, смотреть глазами в разные стороны, пить не морщась неразведенный спирт, подтягиваться на одной руке и делать многое другое, чего и в цирке не увидишь. Не существовало такого трюка, которого он не в состоянии был бы в конце концов освоить.

— Если кто-то делает, то сделаю и я, дайте только время для тренировок! — говорил он.

Да, талантов у штурмана было великое множество! Не все они, конечно, были такого непревзойдённого уровня, как кулак в рот или бутылку спирта не морщась, но тоже чего-то стоили. К числу последних можно отнести и его поэтические эксперименты. Вот, например, одна зарисовка, которую Борисыч сочинил, будучи ещё курсантом военно-морского училища, находясь на учебном корабле в море:

Изрезанной линией береговой

На штурманской карте

Прямо по курсу чужих городов

Названия непонятные.

До боли всматриваешься в горизонт

И с трудом различаешь в дымке

Туманные контуры островов,

За горизонтом скрытые.

Но вот стала ближе чужая земля,

И в облаках показались горы,

Но берег вдоль