«Болотные удильщики ищут поживы», – сказал он. Ему с удовольствием поверили.

Это было отвратительно.

Дорога к сердцу топей заняла в общей сложности пять дней. Список фальшивых чудес пополнился гигантским скелетом болотной рыбы – естественно, пластиковым муляжом, хотя за отдельную плату можно было купить обточенные фрагменты настоящих костей, скорее всего, коровьих; призраками печальных дев – плакали они душевно, не отнять, вот только записи хватало лишь на две минуты, а дальше она шла сначала; таинственными письменами, высеченными на камне – десятка два неглубоких, явно свежих сколов.

Терпение Цвая лопнуло, когда Слау привёл группу к каким-то развалинам и объявил, что здесь и есть самый центр трясины, конечная точка маршрута и самое-самое мистическое место в округе.

– Могила болотной госпожи, – поиграл он бровями многозначительно. – Если приплатите немного – отведу на неё взглянуть. Только лапами воду не баламутить, фотоаппараты убрать, рот держать на замке. Иначе назад нам не выбраться, как пить дать.

После недолгих торгов цену Слау сбавил вдвое.

Шли долго – петляли в полном молчании по мхам, среди полузаросших останков фундамента. Когда-то здесь, верно, стоял замок, величественный и мрачный, но время не оставило от него почти ничего. Время – и топи.

«Спросили бы лучше, как здесь вообще могли что- то строить. В сырости, на ненадёжной почве, – злился Цвай, исподтишка заглядывая в торжественно-одухотворённые лица спутников. – Дураки, дураки… И я дурак, что повёлся».

А потом Слау, которому, верно, надоело уже бродить кругами, сделал знак рукой – и увлёк группу под сень полуразрушенной беседки. Даже сейчас каменное кружево, почти сожранное сыростью и ветром, вызывало благоговение; под дырявым куполом, в полумраке, стояла самая обыкновенная чугунная ванна, обложенная дёрном и мхом. Цвели вьюны – фиолетовые, розовые, восково-белые; в воздухе стоял головокружительный аромат, дорогой, сладкий и одновременно терпкий, как дорогие женские духи. Проводник, кривляясь, приложил тощий палец к губам. Цвай, поддавшись очарованию момента, вместе со всеми на цыпочках приблизился к ванне и заглянул внутрь. Там, под слоем слоистой, студенистой жидкости покоилась прекрасная белокурая женщина. Глаза её были закрыты повязкой, а загадочная улыбка…

Ему словно под дых ударили; заволокло взор багровой пеленой.

– Вы… ты… Бред… – Голос хрипел, срывался; из горла вырывалось какое-то бульканье. – Зачем? Можно было постараться хотя бы здесь?

Цвай увернулся от бородача, который пытался зажать ему рот, поднырнул под грозное ружьё седой дамы – и по самые плечи погрузил руки в липкую, слизистую жижу.

Загадочная «хозяйка болот» на свежем воздухе подрастеряла весь свой лоск и стала тем, чем, в общем- то, и являлась с самого начала: потрёпанным, призывно улыбающимся пластиковым манекеном в карнавальном костюме. Волоокая дева попыталась упасть в обморок, но промахнулась мимо объятий поклонника и сноровисто откатилась на безопасное место, наблюдая из-под прикрытых век; бородатый авантюрист позеленел и протянул отчего-то тоненьким голосом:

– Ах ты ж псиный выкидыш…

Кто кому первый вмазал, почему – этот факт история не сохранила. Однако Цвай искренне гордился тем, что сумел-таки дотянуться и хорошенько расквасить Слау нос. Прокричал, кажется, «Обманщик» или «Получи!»… а может, наоборот, всхлипнул: «Ну зачем?», оплакивая несостоявшуюся мечту о великих чудесах. А Слау – корень бед, пропойца, бесполезный франт – ничего не ответил, даже сдачи не дал. Улыбался только, как конченый псих, и пялился этими жуткими прозрачными глазищами.

И долго бы продолжалась безобразная свалка, но тут громыхнуло оглушительно, и посыпалась каменная крошка.

– Довольно, – хладнокровно приказала седовласая дама, опуская ружьё. – Нам ещё возвращаться. Не ночевать же рядом… с этим, – и она кивнула на нелепую чугунную ванну, с края которой на полкорпуса свисал белобрысый манекен.

Спорить с вооружённой старухой ни у кого не хватило пороху.

В путь выдвинулись тут же, хотя уже начало смеркаться. Слау шёл, насвистывая, словно ничего заслуживающего внимания и не произошло; бородач отчётливо нервничал, то и дело прикладывая пряжку к подбитому глазу, и бормотал:

– Вот теперь заведут нас… заведут… Как выбираться-то будем?

Внезапно проводник остановился, и улыбка его впервые померкла.

– Давайте-ка шагу прибавим, а? – произнёс он, глядя в темнеющее небо. – Что-то мне не нравятся эти тучи.

Он как в воду глядел.

Не прошло и получаса, как мрак сгустился непроглядный – и не только потому, что солнце окончательно село. Налетела гроза; облака клубились так низко, что почти касались болотных кочек. Край неба засверкал, издали загрохотало… Слау скомандовал привал, кажется, даже по сторонам не глядя. Место ничем не отличалось на вид от остальных топей, однако ноги тут перестали проваливаться в жижу, точно мхи и травы накрепко сплелись в ковёр, уплотнились, упрочились.

И разверзлась бездна над головами, и полило.

Кое-как удалось растянуть навес, зажечь керосинку, обложиться одеялами. Однако дождь всё равно захлёстывал, да и грохотало уже непрерывно… Потом кто-то закричал: «Вода прибывает!», а бородач заметил, что проводник исчез, и в ярости обернулся к Цваю:

– Это ты виноват, ты! – заорал, замахал руками. – Дурила! Думаешь, я не видел? Думаешь, один такой умный? Кто нас теперь выведет? Кто? Ты? Ты?

С каждым выкриком он подступал всё ближе – и наконец пихнул Цвая в грудь. Тот повалился, цепляясь за навес – и выкатился под ливень. Всё хлипкое сооружение рухнуло; погасла керосинка. Пронзительный визг смешался с грохотом грозы.

– Успокойтесь! – командным голосом кричала седая дама, но никто её не слушал. – Только успокойтесь! Не разбегайтесь! Держитесь ближе друг к другу!

И Цвай вроде бы слушался её – полз на четвереньках туда, где звучали голоса; и вроде бы не так уж далеко он в первый момент откатился от лагеря, однако рухнувший навес всё никак не попадался на пути. Зато в какой-то момент исчезла твёрдая земля, разошлись под ногами травы со мхами, обнажилась жижа, как язва.

«Конец всему, – пронеслось в голове. – Точно утону».

Он развернулся, рванулся назад, как ему казалось, но провалился ещё глубже. Где-то неподалёку голосил бородач – у него дела шли не лучше. Цвай сам уже не понимал, куда двигается и зачем; сознание застлала паника. Отчаявшись, он закричал что есть сил: «На помощь!» – и тут в свете молнии, в мгновенном озарении, увидел его.

Слау.

На нём была та же дурацкая красная куртка и щегольские сапоги с отворотами, но росту он сделался огромного; чудовищные птицы сидели у него на плечах, а у ног отирались кошки, и хвосты у них были змеиные. Одной рукой Слау поднимал небо выше, а другой отводил в сторону мутный поток воды от единственного более-менее сухого островка – того, где стоял лагерь, а седая женщина с измождённым лицом палила вверх из ружья.