Они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец она обвила руками его шею, привстала и прижалась губами к его губам.

— Но все равно спасибо.

Еще один поцелуй.

— Спасибо.

Поцелуй.

— Спасибо…

Последние слова она прошептала в его губы, и на этот раз поцелуй тянулся бесконечно… пока Гарет сам не завладел ее ртом.

И она сдалась.

Его дыхание овеяло чувствительное местечко между плечом и шеей.

— Я устрашен! И покорен…

Она сама рассмеялась коротким недоверчивым смехом, когда его руки сжали ее грудь. В конце концов, беседовать они не собирались.

Потому что были единым целым.

Одной потребностью, одним желанием.

Одной неодолимой жаждой.

Одежда оказалась на полу. Что-то несвязно бормоча, они упали на постель, и страсть вспыхнула, и желание заискрилось и затянуло их.

В знакомый водоворот ощущений, в жадную, голодную радость.

В восторг, удовольствие, желание отдаться друг другу.

В ту ночь они любили так, как никогда раньше. И каждое мгновение было исполнено куда большего значения.

Она вобрала его и пустилась вскачь, дикая, буйная, самозабвенная. Лунный свет целовал алебастровую кожу, груди вздымались и опадали, лицо стало сосредоточенным, когда она ублажала его. Ублажала его. Любила его. Любила…

Он со стоном приподнялся, обнял ее, подмял под себя и снова погрузился в ее гостеприимное тепло. Оказался в кольце ее рук.

И вернул ей наслаждение.

Наслаждение любовью.

Пока не закипела кровь. Пока экстаз не завладел ими. Пока под сомкнутыми веками не взорвались тысячи звезд.

Пока блаженство не связало их шелковыми нитями, не опустило назад, на землю. В смятые простыни и святилище взаимных объятий.

Они лежали, сплетенные, не в силах пошевелиться.

Момент был бесценным, слишком новым, слишком откровенным, чтобы пошевелиться и оборвать его.

Но время шло, и ночь сомкнулась вокруг них.

Закинув одну руку за голову, другой он обнимал Эмили. Наконец, прерывая затянувшееся молчание, Гарет спросил:

— Итак… означает ли это, что ты выйдешь за меня?

Он почувствовал, как изогнулись в улыбке губы, прижимавшиеся к его груди.

— Возможно.

Ответ все тот же: возможно. Он не хотел спрашивать, но…

— Почему «возможно»?

— Потому что я хочу большего.

Не стоило и спрашивать, чего именно. Он знал. «Я люблю тебя», — сказала она. Он не ответил тем же. Не решился.

Даже сейчас он содрогался при мысли о том, что эти слова могут слететь с его губ. Достаточно скверно уже и то, что он сознавал их реальность. Что его внутреннее «я», его сердце и, похоже, сама душа уже приняли эту реальность.

И все же почему он не решается произнести эти слова? Впрочем, достаточно вспомнить, что он испытал, узнав о ее похищении… Почувствовал себя… пустым. Как выпотрошенная рыба. Словно кто-то разорвал ему грудь и вынул сердце. Словно он потерял что-то жизненно важное и больше никогда не изведает ни счастья, ни тепла.

Ощущение было отчетливым, абсолютным, непоколебимым.

Наверное, поэтому он боится любви. Боится признаться в любви единственной для него женщине. Потому что сил хватило на одно: сделать все, чтобы ее вернуть.

Всю свою сознательную жизнь он был солдатом, но впервые чувствовал себя столь уязвимым. Сегодня вместо обычной несгибаемости, присущей хорошим командирам, защищающей его, подобно непроницаемой броне, он чувствовал, что кто-то словно продырявил этот панцирь как раз над сердцем.

И эта неуверенность в себе не покидала его до тех пор, пока он не сжал ее в объятиях. Пока не понял, что опасность миновала.

Она заснула.

Гарет прислушивался к ее дыханию, удивляясь, как оно его успокаивает.

Он уже засыпал, когда осознал поразившую его правду.

Сегодня он думал только о ней. И даже не вспомнил о пенале и его содержимом. Забыл о своей миссии.

Он был человеком долга. Для своих друзей. Своей страны. Своего короля. Был и будет всегда.

И все же поставил ее выше своего долга, своих друзей своей страны и своего короля. И так будет всегда.

С этой мыслью он заснул.

— Мы должны ударить завтра. Другого шанса у нас не будет.

Акбар сидел среди развалин кухни в старом особняке, уставясь на своего подручного. С ними были еще двое, которых послали наблюдать за дорогой. Всем четверым удалось избежать смерти.

— Как насчет Дяди? — спросил один из подчиненных. — Мы должны его освободить!

— Это Дядя привел нас к ужасному поражению! — отрезал Акбар. — Сколько людей мы потеряли… Помните, что Черная Кобра требует абсолютного повиновения своим приказам, а нам никто не приказывал спасать Дядю. Он не заслужил ничего, кроме сурового наказания. Но наказывать его должны не мы. А пока майор еще в городе и не успел сесть на корабль, мы должны любой ценой остановить его и отобрать пенал.

Остальные двое закивали.

— Ты прав. Как же нам это сделать?

Они долго обсуждали планы и спорили.

— Мы не можем выполнить то и другое, — объявил подручный. — Либо остановить майора, либо раздобыть пенал. Нас только четверо, и силы неравны.

Акбару очень не хотелось выбирать. Но… но подручный прав.

— Если мы убьем майора и его женщину, Черная Кобра будет доволен, а у тех, кто ждет в Англии, будет больше возможностей забрать пенал.

«13 декабря 1822 года.

Утро.

Наша комната на постоялом дворе Перро.

Дорогой дневник!

Я почти добилась своего и ощущаю вкус победы на губах, радость, которую испытаю, когда Гарет наконец скажет, что любит меня.

Он уже сказал правду прошлой ночью, не словами, а поступками. Поступками, говорившими слишком громко, чтобы ошибиться в их значении.

Да, отныне и вовеки он мой, и да, мы поженимся. Пока он размышляет, как дать мне это «больше», которое я требую, прежде чем соглашусь на неизбежное, я постоянно гадаю, каким будет наш союз, какой будет супружеская жизнь? И как сохранить любовь?

Четыре месяца назад я даже не представляла, что можно задавать подобные вопросы. Что за волнующая новая жизнь меня ждет…

Э.».

Обитатели примыкавшего к пристани квартала превратили их отъезд в событие. Новости распространились по городу, и к половине десятого утра, когда отряду Гарета предстояло покинуть постоялый двор и сесть на корабль, узкие улочки были усеяны провожающими.