Небо было серым, но ни малейшего признака дождя, мороси или снега. Правда, тротуары были влажными. Ветер дул с моря.

Наконец, после долгих прощаний, поцелуев, хлопков по спинам и рукопожатий, Гарет и Эмили вышли из дома.

Улыбаясь, кивая знакомым, они быстро добрались до конца улицы и свернули налево. И были уже футах в ста от судна Лаваля, но остановились попрощаться с компанией матросов. Гарет внезапно услышал слишком знакомый свист и, схватив Эмили, повалил ее на землю. Но первая стрела уже успела вонзиться в ее предплечье. Следующая воткнулась в землю рядом с Эмили. Две другие застряли в его спине, но, к счастью, неглубоко.

Дождь стрел продолжался. Одна скользнула по руке Гарета, оставив порез. Но лучники ошиблись: на таком расстоянии стрелы могли ранить, но никак не убить. Сообразив это, матросы похватали крышки от крабовых садков и другие импровизированные щиты и образовали барьер, защищающий Гарета и Эмили. Остальные бросились на суда, с которых велась стрельба.

Гарет быстро повел Эмили к сходням. Только оказавшись на палубе, он оглянулся и увидел, как один из стрелявших бросился за борт. Остальных силой сняли с мачты.

Подбежавший капитан Лаваль объявил:

— Мы отплываем! Больше вы не увидите этих негодяев…

Сталь ударилась о сталь. Лаваль развернулся. На носу двое мокрых с головы до ног фанатиков яростно наступали на матросов, вооруженных одними ножами. Гарет толкнул Эмили в сторону Арнии и Мукту.

— Перевяжите ее.

Лаваль с проклятиями побежал на помощь. Гарет обнажил саблю и последовал за ним, угрюмо радуясь случаю выпустить кипевшие в нем эмоции, рожденные видом раненой Эмили. Хуже всего, что он был рядом и оказался бессильным ее защитить.

Но теперь у него появилась эта возможность, и один из нападавших дорого заплатил за свою наглость. Лаваль разделался с другим.

Выполнив долг и достойно отомстив, Гарет отступил. Матросы подошли к телам. Сейчас их выбросят в открытое море.

Гарет повернулся и увидел Эмили. Она тревожно посмотрела на него и дернула за рукав.

— Пойдем, я перевяжу раны.

— А твоя рука? — нахмурился он.

Эмили совершенно не обращала внимания на свою рану, хотя разрезанный рукав пропитался кровью.

— Это царапина! — Упрямо сжав губы, она потянула сильнее — Пойдем, не спорь.

Он позволил утащить себя.

— У тебя две стрелы в плече! И не смей говорить о царапинах! Тебе нужно оставаться невредимым, помнишь? И сейчас ты пойдешь со мной вниз и дашь обработать раны.

Глядя ей в лицо, отмечая тон, исполненный решимости, он кивнул и покорно последовал за ней к кормовому трапу.

Полчаса спустя Гарет поговорил с Лавалем и, увидев Эмили, стоявшую на корме, подошел к ней.

Она ничего не сказала, не посмотрела в его сторону, подняла лицо к ветру и вздохнула:

— Они хорошие люди — Перро и остальные, пусть и французы.

— Верно, — улыбнулся он, но улыбка тут же померкла. — Однако сомневаюсь, что захотел бы вернуться туда в обозримом будущем.

Прошло несколько минут, прежде чем он тихо сказал:

— С меня довольно путешествий. Как насчет тебя?

Эмили взглянула ему в глаза и улыбнулась:

— С меня тоже. Достаточно приключений, достаточно опасностей. Особенно теперь, когда я нашла то, что искала.

Оба думали о том, что это означает. О том, к чему это приведет.

Качка усиливалась, и он встал за ее спиной. Обхватил руками, защищая от резкого ветра. Они смотрели, как отдаляются берега Булони, как уходит их прошлое, ускользает на гребне волны, и позволили себе задуматься о будущем. О жизни, которую будут отныне делить на двоих.

«13 декабря 1822 года.

День.

На борту судна Лаваля, швыряемого волнами в канале.

Дорогой дневник!

Он все еще не сказал, что любит меня, но я была бы дурой, усомнившись в этом. Его поступки, реакции, мотивы — все говорит об истинных чувствах.

Больше я не могу в этом сомневаться. И теперь мой вопрос звучит так: должна ли я требовать у него ответа, зная, что наш брак основан на лучшем из возможных фундаментов?

И снова мне необходим совет сестер.

Несмотря ни на что, я по-прежнему упорствую.

Э.».

Сумерки уже спустились, когда впереди показались меловые скалы Дувра. Гарет стоял на носу и наблюдал, как белая линия все расширяется и становится ближе.

— Я впервые за семь лет вижу Англию. И… — Он помедлил, прерывисто вздохнул и продолжил: — Не могу не думать, как мне повезло. Несмотря на все трудности. Вот Макфарлан больше никогда не увидит родины, и не знаю, где сейчас остальные, доберутся ли до дома…

Эмили сжала его руку.

— Ты ведь знаешь, каковы твои друзья. Я видела их, помнишь? Они так же исполнены решимости, как и ты. Станут сражаться и победят. Как всегда, верно?

Его губы дернулись в подобии улыбки. Он наклонил голову и, глядя на еще далекую землю, пояснил:

— Черная Кобра сразу же узнает, что мы в Англии. И тогда соберет еще большее войско из отборных ассасинов. Сделает все, чтобы остановить нас и заполучить письмо. Но даже если мы сумеем доставить послание Вулверстону, никто из нас не сможет считать себя в безопасности, пока Черная Кобра не будет обезврежен.

Пальцы Эмили конвульсивно сжались.

— Мы победим. Вынесем все, а потом…

Гарет упрямо выдвинул подбородок.

— Когда все это закончится, мы поговорим… поговорим о том, что будет дальше.

Об их свадьбе.

Теперь он знал, что сделает все, лишь бы получить ее согласие. Сделает все, чтобы она оставалась его — любовницей, женой и единственной женщиной.

Возвращение домой вместе с Эмили было одновременно радостью и бременем. Он нашел ее, именно ту, на которой хочет жениться, и она с ним, и останется с ним. И все же грозившая им опасность тяжелым грузом лежала на его плечах и клещами сжимала сердце.

Они спустились по сходням на пристань, окутанную серой моросью. Ночь быстро надвигалась на порт. Они последовали за маленькой тележкой с багажом и вскоре вышли в город.

За плечом Гарета появился Бистер:

— Вон там слева прячется «кобра». Он нас видел.

Гарет вгляделся в сырую вуаль тумана и увидел потрясенную коричневую физиономию. Парень явно смотрел в их сторону.

— Они не ожидали, что мы прорвем их блокаду, а это означает, что нас не ждет слишком уж пылкий прием в лице огромного войска.

Бистер притворно содрогнулся.