— Вам известны мои условия, — ответил Ханкс.

— Почему вы думаете, что я готов обменять шпиона на какую-то птицу?

— Потому что вы согласились на эту встречу.

— А может быть, я хотел только заманить вас сюда. А? Чтобы посадить в тюрьму вместе с вашим сообщником, шпионом.

— Вы не смеете нарушить правило белого флага. И даже если предположить, что вам безразлична ваша собственная честь, вы не пожертвуете Иоханном лишь ради того, чтобы добавить меня в свой длинный список англичан — гостей Новых Нидерландов.

— Каких хостей? — спросил Стёйвесант.

— Уолли и Гоффа. И их прислужников — Джонса и индейца.

Стёйвесант треснул кулаком по столу:

— Вы продолжаете эту обвинительность! В Новом Амстердаме нет никаких цареупийц!

— Я верю, что вы этому верите.

Стёйвесант непонимающе посмотрел на него.

— Может быть, вам стоит расспросить своего заместителя, Кунца, о его частных договоренностях.

Кунц выхватил саблю из ножен:

— Как вы смеете!

— Кунц! — гаркнул Стёйвесант. — Onthoud waar u bent![54]

— Хенерал, он меня оскорбил!

— Если дело можно уладить дуэлью, я готов, — сказал Ханкс.

— Никаких дуэлей! — рявкнул Стёйвесант.

Но семя сомнения было посеяно. Ханкс сказал:

— Если нам больше нечего обсуждать, я удаляюсь. А пока что — могу я получить ваше заверение, что с мистером Балтазаром хорошо обращаются?

— Да! — ответил Стёйвесант.

— Я хотел бы вам поверить, сэр, но, видите ли, мне кое-что сообщили.

— Что именно?

— Что имели место пытки.

— Мы здесь никого не пытаем.

Кунц потел. Ханкс посмотрел на него и понял: он пытал Балти без разрешения Стёйвесанта. Пока старик в форте Оранж разбирался с могауками.

Стёйвесант тем временем поинтересовался, отчего англичанина на встречу с ним принесли в кресле.

— Он сам поранился. При попытке к бегству! — выпалил Кунц.

— Это не объясняет, почему из его камеры слышались крики, — ответил Ханкс.

— Klopt dit?[55] — спросил Стёйвесант.

— Hij had nachtmerries[56], — ответил Кунц.

— Ik denk, mijnheer, dat u binnenkort met nachtmerries[57], — сказал Ханкс.

Ханкс полез за пазуху и вытащил перо. Это было поменьше, ярко-желтое. Он положил его на стол Стёйвесанта рядом с первым, отступил на шаг, учтиво поклонился и вышел. В комнате остались два голландца — один багрово-красный, другой бледный.

Атмосфера в брёкеленском доме переменилась — дружеское веселье товарищей по оружию сменилось характерным затишьем перед битвой. Фанфаронство и кружки пива были отставлены. Пришла пора осматривать оружие и писать прощальные письма.

Приехал Уинтроп.

Как и предупреждал Андерхилл, губернатор Коннектикута был в дурном настроении. Однако он изумительно владел собой. Ни слова обиды на Его Величество или герцога Йоркского за нарушенные обещания. Уинтроп выпил свою горькую чашу в одиночестве и явился предоставить себя в распоряжение Короны.

Уинтроп и Стёйвесант давно знали друг друга. Когда дойдет до переговоров, их будет вести Уинтроп. В случае успеха он окажется у стола и сможет поймать кое-какие крохи, раз уж вся земля отсюда до Тихого океана ему не досталась.

Андерхилл был страшно зол. Он не мог расхаживать гордо, хлопая товарищей по спинам и провозглашая рассвет нового Криспианова дня[59]. Не мог призывать их снова кинуться в пробой. Лонг-Айлендскому Цинциннату ничего не оставалось, как роптать на жену, пославшую квакершу-няньку — девчонку, девчонку в фартуке, черт бы его побрал! — следить, чтобы муж не нарушил данного им обета ненасилия.

Благодарна ходила за стариком по пятам, ни на минуту его не покидая. Она мило спрашивала, не желает ли капитан присоединиться к ней в безмолвной квакерской молитве. Нет! Капитан, черт побери, не желает присоединиться к ней в безмолвной квакерской молитве, будь она неладна! Чтобы капитаном Джоном Андерхиллом, героем форта Мистик и Паунд-Риджа, Ахиллом Новой Англии, помыкала эта… девчонка! Она укоризненно цокала языком и грозила капитану пальцем прямо при всех! Невыносимо!

Унижение еще усиливалось оттого, что девчонка где-то достала попугая. Он сидел у нее на плече и вопил. Где, во имя всего святого, она его выкопала? И что, во имя всего святого, он делает здесь, на военном совете?

Попугай научился передразнивать Благодарну:

— Деее каппита Нандеррррррхил! Уак!

Андерхилл пытался добиться, чтобы попугая не пускали в дом, но остальные солдаты и слышать об этом не желали. Они прямо усыновили эту проклятую тварь. Пусть остается! Они соперничали за право покормить птицу. Андерхилл выдвинул ультиматум: или он, или попугай! Голосование решило в пользу попугая.

Почему Ханкс ничего не делает? Во всем виноваты он и этот дурачок Сен-Мишель. Это они привезли девку в Киллингуорт, и теперь жене капитана есть кого послать его мучить.

Где же Ханкс?

Ханкс был всего лишь в нескольких сотнях ярдов от дома — он вглядывался в подзорную трубу, пытаясь увидеть сигнальную башню в форте Стёйвесанта.

День клонился к вечеру, тени удлинялись. Ханкс сидел тут с тех самых пор, как вернулся с переговоров. Он перебирал в памяти подробности разговора в губернаторском доме. Удалось ли ему убедить Стёйвесанта, что Кунц — пособник цареубийц? Бросил ли Стёйвесант Кунца в тюрьму? Или же Кунц убедил Стёйвесанта, что невиновен? Не смирился ли Стёйвесант с потерей своей драгоценной птицы, лишь бы оставить у себя пленника? И не возбудила ли вся эта история подозрений у губернатора по поводу грядущего визита английской эскадры?

Ханкс услышал шорох за спиной. Пришла Благодарна. На руке у нее сидел Иоханн. Попугай привязался к девушке. Казалось, у нее дар общения с животными.