У тебя не рак мозга, а мозг рака, если ты ещё не вкурил. Продолжим или съедешь с этой темы?

Видимо, лодочнику хотелось поспорить, но репутация Богодула бежала впереди него. Краб промолчал и даже выдавил из себя что-то вроде извинения.

– То-то же. Бывай, ракообразное.

Когда «коты» сели в машину, «гондольер» процедил сквозь зубы: «Вот придёт Кирпич…», – но, похоже, единственным, кто услышал фразу через неплотно закрывшееся окно, был Саша. И столько в ней было злости, что парню стало не по себе. Даже если лодочник и не был шпионом оборвышей, сейчас у него появился ещё один повод их ждать.

– Шеф сказал, что если хоть одна лодка будет на воде, он шкуру сдерёт с нас, – снизошёл Режиссёр до пояснения бойцам. – Паранойя крепчает.

Саша понял, что его подработки, скорее всего, «накрылись». Остров закрывался и явно готовился к чему-то плохому.

* * *

А вот и мост Бетанкура. Эксплуатирующийся и охраняемый совместно. На той стороне – уже ничейные земли, хотя раньше они были одним целым с Островом. Культурной столицей, вторым по величине городом в стране.

Поднялся шлагбаум. Проехали самый укреплённый КПП с бетонными дотами и пулемётами.

За ним на той стороне после чистой простреливаемой полосы стояли брошенные сейчас железные киоски, деревянные столы и лотки. Это был временный рынок, который оживал по воскресеньям, – небольшое послабление в правилах. Сюда приезжали торговцы из договорных деревень, тут совершались сделки с теми, кого не хотели пускать в город, продавалась свежая зелень, овощи, рыба и многое другое.

Их встречал утонувший мегаполис, настоящий Санкт-Петербург. Настолько огромный и величественный, что многие верили, будто его построили не люди, а атланты. Даже Остров для человека из глухомани был грандиозен. А внешний Питер, пусть и погибший, казался прилетевшим с другой планеты.

Младший видел Москву. Там тоже голова кружилась от мысли, что на многие десятки километров тянутся руины из бетона, расчерченные геометрически правильными улицами, и всё это построили люди, соотечественники.

Но там были развалины. А тут всё казалось иногда совсем нетронутым.

Центр был наполовину затоплен, по улицам струились болотистые ручейки, пересыхающие летом, а некоторые превратились в каналы, по которым можно передвигаться на лодке. Площади стали болотами, где хлюпала грязь, засасывая ноги по колено. Но тут, на Петроградской стороне, большой воды обычно не было.

А зимой и вовсе всё это замерзало, и передвигаться было легче. Можно было даже ходить по заливу, например, обыскивая севшие на мель корабли. Правда, уже с конца февраля хождение по льду становилось предательски опасным.

Старые дома по обеим сторонам улицы казались древними, тысячелетними. Хотя им, как читал Сашка, и вправду были сотни лет. Конечно, до войны их наверняка ремонтировали и подновляли, но, похоже, и древние строители строили на совесть. А может, они действительно были титанами или рептилоидами?

Некоторые здания всё же обрушились. Но даже подтопленные, дома на этих древних улицах сохранились лучше, чем новые, бетонные, в далёких от центра районах. Как и в других городах, застроенных в основном «панельками». Те активно рушились даже там, где никаких бомб не падало. Время действовало сильнее атомных взрывов. Денисов говорил, что ржавеет арматура внутри железобетона.

Раньше первые пять километров не представляли большой опасности. Так близко к Острову засад не случалось. Но с недавних пор всё изменилось, и теперь надо быть начеку везде.

Ближайшие районы прежнего Петербурга Остров объявил своим «санитарным поясом». Там не разрешалось жить, не разрешалось промышлять. Конечно, контролировать все эти сотни квадратных километров было нереально. Но эти районы просматривались с крыш Острова в бинокль или снайперский прицел. А ещё иногда пролетал дрон. Каким-то образом Мозг поддерживал штук пять коптеров в рабочем состоянии. И у Кауфмана было несколько летающих единиц.

И самое главное: сюда регулярно совершались рейды наёмников. Всех подозрительных ловили и доставляли в город, а всех захваченных с оружием вешали на столбах на месте. Их тела обычно долго не висели – в сыром климате быстро портились, птицы довершали начатое, и вот уже труп шлёпался на старый тротуар.

Для предупреждения на столбах висели угрожающие таблички с черепом и костями.

За этим кордоном начинались дикие районы, где могли встретиться любые разбойники разной степени отмороженности. Некоторые из них специально охотились на «питеров».

Коренных жителей Питера – точнее, острова, поскольку в других районах мегаполиса никто не жил, кроме горстки кочующих старателей, – обитатели окрестных деревень называли не питерцами, а питерами. Иногда и с буквой «д» в серединке.

Обычные оборвыши, оседлые, в заболоченном городе не жили. Они обитали уже за пределами старого Петербурга, там, где раньше были дачные посёлки. Но дачи здесь – совсем не то, что у них в Сибири.

Деревни эти Сашка представлял застроенными деревянными утлыми домишками, но, когда ему случилось побывать там, он увидел, что на самом деле люди жили в нормальных кирпичных коттеджах. Правда, основательно «убитых» и запущенных. Сами внешние домов из кирпича и дерева почти не строили, находили пригодные, немножко ремонтировали и жили в них. Жилья вокруг было больше, чем людей.

Нельзя сказать, что Остров постоянно враждовал с ними. С некоторыми существовали более-менее стабильные отношения. Одно время ближайшие сёла даже покупали энергию у Острова – прокидывался длинный провод на столбах. Но это прекратилось ещё во времена бригадирства Самореза, позапрошлого главаря всех северных оборвышей, который провод лично обрезал и сагитировал дикарей на большое восстание. А после окончания открытого противостояния чинить не стали, потому что Остров повысил расценки – и просто нечем стало платить за энергию.

Саморезом царька, первым взявшего титул «Большой бригадир», звали не потому, что он, впадая в психоз, резал себя бритвой, а потому, что любил вкручивать саморезы пленным в тело с помощью электрического шуруповёрта. Мог до сорока штук вогнать, и только потом – последний в голову. Говорили, что некоторые ещё какое-то время жили с одним шурупом в мозгу, но после второго не выживал никто. Когда он сдох, убитый своими подельниками, на Острове был настоящий праздник, запускали фейерверки.

Но даже в этих договорных поселениях, которые исправно платили за пользование построенными Островом дорогами, где находилось несколько латифундий с приказчиками-островитянами… даже тут, куда регулярно заходили патрули… любой житель Острова (а опознавать их местные умели!). оказавшийся тут один, а не в составе вооружённого отряда, был в постоянной опасности.

Островитян не любили. Это мягко сказано. Могли похитить для выкупа. А то и просто зарезать, как свинью. И, как поговаривали шёпотом, пустить на котлеты.

Если в деревнях людоеды были всё-таки исключением, то про