обернуться. Мужчина в дверях купе широко улыбнулся и кивнул на переноску с ребенком.

– Спасибо, я сама.

Меньшее, чего мне сейчас хочется, это с кем-то общаться и принимать помощь. Внутри все оборвалось, а в голове сидит одно-единственное желание: запереться на полчаса в ванной и разрыдаться. Дать волю чувствам хоть на секунду, потому что вариться в своих собственных мыслях становится просто невозможно. Но, вопреки желаниям, нужно быть сильнее. Я не одна и теперь совершенно не имею права впасть в депрессию или же бесконечно себя жалеть.

Не знаю, насколько правильно поступила, но и не ищу чужого одобрения. Может быть, я и перешла границы с тем, что забрала ребенка и просто уехала в неизвестном направлении, но… я так чувствовала. На тот момент, когда я сидела в нашей с Андреем спальне и медленно умирала от огненной боли в груди, перед глазами проносились все два года, что мы были вместе. Нам же было хорошо. У нас все было хорошо!

Что произошло теперь?

Дело во мне или в нем?

Все просто зашло в тупик. Пустые объяснения, слова, в которые я почему-то должна была поверить… Но как верить?

После стольких дней молчания и отстраненности. Серьезно? После «совпадений» с этой помадой…

Я слышала женский голос в трубке. Веселый. Заигрывающий. И его голос тоже слышала. Он явно не сожалел о том, что между нами происходит. Хотя еще утром порывался все объяснить и клялся в верности.

Какие проблемы должны быть на работе, чтобы поступать так, как это делает он? Дурацкое желание оградить нас от чего-то? Не думаю.

Поэтому все это лишь отговорки. Ширма, за которой легко прятать свою жизнь вне нашего дома.

– Еся! – Оля взмахивает рукой и протискивается к нам через толпу. Люди хаотично рассыпаются в разные стороны, кто-то прикуривает сигарету, кто-то звонит в такси, некоторые же просто запрограммированно идут вперед.

– Привет, – улыбаюсь так, как сейчас могу, вымотанно и совсем не радостно.

– Я такси вызову. Пошли. Давай чемодан.

Оля помогает дотащить вещи до припарковавшегося у здания вокзала «Поло».

– Оль, мне нужно позвонить, – выдыхаю. – Пригляди…

– Конечно.

– Спасибо.

Отхожу немного в сторону и достаю телефон. Набираю код, чтобы мой номер не определился, и смело звоню Андрею.

Несколько гудков.

– Да! – ледяной тон, от которого по коже бегут мурашки. Хочется бросить трубку. Но я должна сказать. В глаза было трусливо, поэтому хотя бы так.

– Андрей…

– Еся? Где ты?

– Не важно. Андрей, я приняла решение…

– Какое? Сбежать с ребенком?

– С Майей все в порядке, – будто оправдываюсь. – Не перебивай, пожалуйста. Нам нужно пожить отдельно и…

Но он даже не слушает.

– Скажи мне, где ты? – повышает голос. Зажмуриваюсь. Нервно тереблю ремешок сумки. – Что ты себе придумала?

– Я позво…

– Я найду тебя где угодно, – понижает голос. – Даже не думай, что можешь просто сбежать…

Отключаюсь. Трясущимися руками вытаскиваю сим-карту и выбрасываю на дорогу. Куплю новую, лучше куплю новую.

В такси сажусь в состоянии повышенной тревожности. Андрей зол. Можно сказать, сейчас не совсем адекватен. Я же понимала, что так будет, когда уходила? Не знаю…

Оля подбадривающе сжимает мою руку. Ну да, мой ужас на лице написан.

Мы с ней мало говорим. Даже в квартире. Она словно дает мне время уединиться. Рассказывает, что где, и, несколько раз извинившись, уходит по делам.

Меняю Майе подгузник, кормлю и укладываю спать.

Сама же иду в душ. Хочется встать под прохладную воду. Смыть с себя запах дороги, а еще, если повезет, вытравить ядовитые мысли.

Заворачиваюсь в огромное полотенце и, перешагнув бортик ванны, беру с полки фен. Минут десять стою перед зеркалом, пока сушу волосы и мажу лицо кремом.

Так странно, мы с Олькой только в детстве общались, они тогда жили у моря, и мама раз в несколько лет отправляла нас с Алиной к семье своего брата. Оля у нас тоже пару раз была. Класса до одиннадцатого мы с ней даже хотели поступить в один университет в Москве, жить в общаге, а потом… У нее появился парень, ради которого она осталась в родном городе, к тому времени они перебрались подальше от моря.

А меня… меня мама отговорила уезжать. Москва же большая, а я нужна дома, да и вообще, что я буду делать, если вдруг пройду по баллам, а программу не потяну? Отчислят же…

В общем, под гнетом ответственности и страхов я осталась в нашем городе…

К чему я все это: жизнь очень переменчива. Мы с Олей практически не общались последние годы, но стоило позвонить, и она без вопросов протянула руку помощи.

* * *

– Мне нельзя вино, – отодвигаю от себя бокал.

– Точно, я не подумала, – Грицай закатывает глаза и убирает бутылку в холодильник. – Тогда давай чаю попьем.

За окном уже стемнело, мы сидим на кухне съемной Олькиной квартиры. В углу тихо шумит телевизор. Шторы плотно задернуты, а Майя спит в переноске, поставленной на две табуретки.

– Тебе черный, зеленый, может, улун?

– Черный, без ароматизаторов, если есть.

– Есть, – Оля наливает в чашки кипяток. Достает из холодильника хлеб и сыр. – Все, что есть, я рано утром прилетела, в магазин наспех забежала.

– Ой, не заморачивайся. Лучше расскажи, почему решила вернуться?

– Не сложилось в Питере. От себя же не сбежишь, – пожимает плечами. – Я отсюда уехала, потому что мой Олег предложение мне сделал, а женился на другой. Даже приглашение на свадьбу прислал, представляешь…

– Олег – это тот, с которым ты со школы встречалась?

– Он. Мы съехали, семью планировали, ребенка, а потом оказалось, что у него куча других баб, и одна из них залетела… Представляешь… У нее отец – шишка в местной администрации, жениться пришлось. Да и он карьеру делал, не хотелось очернять…

– Ужас…

– Ужас. А я сегодня в аэропорту стою и думаю, может, мы сейчас с ним в городе где-нибудь случайно встретимся… Он посмотрит, пожалеет, кого потерял… – Оля отводит взгляд, шебуршит пакетом, в котором лежит хлеб. – А у тебя что? – шумно выдыхает и просто на глазах подбирается. Перестает сутулиться. И глаза даже больше будто не красные.

– Муж, кажется, изменяет…

– Кажется?

– У нас все сложно… с самого начала. История долгая.

Оля с теплотой