картофель, Ганс — кусок мяса, который после Аргентины вызывал у Оли приступ дурноты.

— Я очень рада вас видеть, господин Федер, — начала Оля.

— Ганс. Для вас просто Ганс.

— Спасибо. Расскажите о себе. Вы женились? У вас есть дети?

— Да. Все так. Два сына, — ответил Федер, показывая на свое обручальное кольцо. — Где вы пропадали столько лет, Моника?

— Путешествовала. В Европе мне было душно.

— Понимаю вас, — задумчиво произнес Ганс. — Вы знаете, что случилось с господином Клаусом? Сердечный приступ в сорок пятом, когда русские вошли в Берлин. Семья спаслась. Его вдова дважды судилась с нами за счета мужа. Проиграла, конечно.

— Я не очень ей сочувствую, — призналась Ольга.

— Я тем более. Если бы ее покойный муж внял нашим советам, мы смогли бы найти способ помочь его семье. Но он…

— Мне не удалось уговорить его, — Оля вспомнила свое желание отомстить Клаусу — судьба сделала это за нее. — Мне жаль господина Клауса.

Ганс задумчиво жевал.

— Вы знаете, Моника, мне удалось почти утроить ваш капитал. Да-да. Несколько раз я крупно рискнул и выиграл. Так что у вас на счету — приличная сумма.

— Благодарю вас от всего сердца, Ганс. Это так великодушно с вашей стороны, — растроганно произнесла Оля.

— Наш банк в долгу перед вами. Прежний управляющий всегда помнил и ценил вас. Он ушел в отставку два года назад, я занял его кабинет. Теперь это называется директор.

— Но это выше управляющего, не правда ли?

— Да, вы правы. А еще у вас есть акции нашего банка. Их стоимость возросла в десять раз. И банк с удовольствием выкупит их у вас. Часть ваших ценных бумаг я продал и купил другие. Так что вы весьма обеспечены.

— У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность, Ганс, — прослезилась Оля — она была безмерно благодарна человеку, который просто вытаскивал ее сейчас из трясины.

А Ганс не стал уточнять, что за это время Ольгин счет дважды закрывали за связи с фашистами. Вот в такие моменты он и начинал проворачивать дела, потому что в случае неудачи ему не перед кем было отчитываться. Но ему крупно везло. И тогда решением «свыше» признавалось, что Моника — швейцарка, которая не имела никакого отношения к Германии.

— Я бы хотела получить часть денег, — решилась сказать Оля.

— Это возможно. Но вам придется принести справку из полиции с данными вашего прежнего паспорта. Это всего лишь формальность, но она необходима, — любезно произнес Федер, расплачиваясь за обед.

— Представьте, у меня все тот же паспорт. Я продлевала его в посольстве. Так что проблем, видимо, нет.

«Мне нужны деньги, — думала Оля. — Как никогда. Мне надо найти дочь. Мне надо выбраться отсюда».

Мысли о дочери она теперь гнала от себя, чтобы не потерять остатки самообладания. Она понимала, что только Гельмут и Мария знают, где Ленхен. И ей надо найти их. А еще надо есть, пить, платить за гостиницу. А еще у нее скоро закончится срок паспорта.

На счету оказалось четырнадцать тысяч франков. Оля взяла две. И продала треть своих акций. Ей показалось это правильным. А деньги… Их никто не отменял. С шестью тысячами франков она вышла из банка и пошла в магазин готового платья — ее аргентинский наряд странно смотрелся в Швейцарии. Кроме того, она боялась быть узнанной. Ей не верилось, что Генрих послал кого-то присматривать за ней. Но такая вероятность существовала. Костюм, туфли и сумочка делали ее похожей на служащую, и, как ни странно, в строгом наряде она казалась моложе.

На следующий день она перебралась в Женеву. Магазин ковров был открыт, но его хозяин был в отъезде.

— Может быть, я смогу быть вам полезен? — предложил продавец — молодой мужчина восточного типа.

— Не сомневаюсь, если ваш хозяин оставил для меня образцы. Для Моники Шеринг.

Ни записки, ни письма — ничего не оставили для нее Гельмут или Штерн.

— Не волнуйтесь, хозяин вернется через две недели. Он с женой улетел в Иран.

— Что ж, — погрустнела Оля, — я зайду через неделю.

«Только бы он вернулся, — думала она, — Иначе… Не в посольство же мне идти? Что я им скажу?»

Оля вспомнила, как однажды уже бродила бесцельно по этим улицам в надежде, что к ней подойдет «наш» человек.

«Теперь у меня нет даже пароля. Я никто и ничто».

Из Женевы она переехала в Вилле-Халле и даже съездила к отелю Гельмута. Но там действительно шел ремонт.

«Мария обещала мне не бросить Ленхен. Но им могли приказать. И тогда безымянную девочку, мою доченьку, отправили в детский дом».

Целую неделю Оля ездила из города в город, останавливаясь в разных гостиницах на ночь.

«Я так и не научилась арендовать квартиры. За меня это делал Отто. Отто и Гельмут. Было бы проще жить на квартире. Но… паспорт…»

Рассчитав время, когда должен был приплыть корабль из Аргентины, прибавив еще три дня, Ольга отправила Генриху триста франков. Странно было указывать Густава Шварцпина в качестве адресата, как будто ее восставший из мертвых муж мог получить эти деньги.

Ольга надеялась, что деньги успокоят Генриха.

«Попозже вышлю ему еще».

Хозяин магазина не появлялся.

«А если он исчез так же, как остальные? Меня учили всегда иметь запасной выход. Я должна что-то придумать. Но что?»

Когда в середине третьей недели Ольга в четвертый раз зашла в магазин, за прилавком стоял хозяин. Он постарел. Только теперь стало понятно, что тогда, до войны, ему не было и сорока.

«А мне он показался стариком. Молодость глупа», — пронеслось у нее в голове, а вслух она сказала по-немецки:

— Мы с мамой заказали у вас ковер для моей спальни. У вас не осталось образца?

И сделала движение рукой, будто что-то пишет. Как и в тот раз, хозяин протянул ей карандаш и подвинул лист бумаги.

«Я Моника Шеринг. Ищу Гельмута, Марию или Штерна. Помогите!» — написала она.

— Очень хорошо. Я посмотрю, что у меня осталось. Где вы остановились?

Оля написала: «Нигде».

— Понятно. Отель «Вена». Это совсем недалеко. Я позвоню вам, если что-то найду.

Ольга умоляюще сложила руки и пошла к выходу. В дверях она обернулась. Хозяин смотрел на нее.

Гостиница находилась в квартале от магазина. Оля сняла номер и, не раздеваясь, бросилась на кровать.

— Кто-нибудь! Умоляю! — просила она беззвучно. — Помогите мне.

Утром, когда она завтракала в кафе напротив отеля, к ней подсел незнакомец.

— Прогуляйтесь по набережной, — сказал он тихо, а громко спросил: — Вам не мешает моя сигара?

— Нет, господин.

Ольга вышла из кафе и направилась