раньше, чем через две недели, Генрих. Не трать деньги…

В сумочке у Ольги были спрятаны деньги на билет в один конец, которые ей любезно дал «ее господин». Паспорт она подбросила ему в спальню. Так что он сам нашел его. Все сходилось.

— Когда ты вернешься, Моника, — на прощание сказал Генрих, — мы будем жить, как жили раньше. Я имею в виду, у нас снова будет общая спальня. И… вообще.

— О-о! — изобразила восторг Ольга, чье сердце выстукивало только одно слово: Лена.

Таксист повез ее в порт самой дальней дорогой.

— Что, сеньора? — спросил он ее, уверенный, что его пассажирка не понимает ни слова. — Сбегаешь? Правильно. Этот сеньор не для тебя.

— Я тоже так думаю, — ответила Оля на испанском. — Вы не могли бы ехать быстрее?

Дорога после этого явно сократилась.

Знание языка помогло ей и в порту.

— Я хочу отказаться от заказанного билета и забрать внесенный аванс, — попросила она кассиршу. — Я буду вам очень благодарна.

Оля достала из сумки пять долларов.

— Я предложу вам другой вариант, сеньора, — сразу оживилась девушка. — Вы купите билет, а я позову вон того господина. Он заплатит вам в два раза больше, а мне даст двадцатку, чтобы я быстро переоформила билет на него.

Это было явное везение, которое продолжилось в аэропорту, куда Ольга добралась на такси.

— Вы будете лететь почти двое суток с четырьмя пересадками. Но вы можете долететь прямым рейсом до Лиссабона — это немного дороже, потом купить там билет, куда вы хотите.

Шесть часов в аэропорту в ожидании рейса были бесконечными.

Маленький самолет был забит до отказа. Ольга заснула еще до взлета. Но спать долго ей не пришлось: самолет болтало и трясло. Но это было лучше, чем жить в Вилле Генерал Белграно.

«Я все стерплю, только бы добраться до моей доченьки, — думала Оля всю дорогу. — И чтобы никогда больше не видеть этих фашистских рож и Генриха — худшего из них».

Люди вокруг молились, шумели и роптали. Но путь к свободе не мог быть простым. В этом Ольга была уверена.

Глава 7

В Цюрих прилетели днем. Проблемы начались незамедлительно. Во-первых, ей сразу указали, что срок действия ее паспорта истекает.

Пожилой пограничник покачал головой, отдавая ей документы.

— Фрау должна сразу поменять паспорт.

— Именно для этого я и прилетела, — спокойно ответила Оля, подумав, что прием был бы еще холоднее, если бы она прилетела не из Лиссабона.

Господин, который сидел с ней рядом в самолете, вызвался подвезти ее в город.

— Я еду в центр. Надеюсь нам по пути.

Всю дорогу он рассказывал жене о своих делах, и Оля чувствовала себя крайне неуютно: она все понимала, но в самолете они разговаривали на французском.

Центр города заметно преобразился за годы. Все было узнаваемо, но гораздо лучше, чем сохранила память Оли. Казалось кто-то неведомый стер пыль с каждого здания. Пожалуй, даже до войны город не выглядел так импозантно. Серые краски после белоснежной Аргентины смотрелись респектабельно и благородно.

«Я люблю Европу, — думала Оля. — А вот и банк».

Обменяв деньги, она почти бегом бросилась к телефону-автомату.

«Только бы номер не поменялся. Только бы Ленхен была дома», — молила она, дрожащими пальцами ворочая диск.

Ей ответили довольно быстро: незнакомый женский голос.

— Я могу услышать господина Гельмута или его супругу? — спросила Оля, надеясь, что говорит с прислугой.

— Вы ошиблись номером.

— Простите, я ищу господина Шеринга. Ему принадлежал этот санаторий.

— Теперь понятно. Они уехали. Отель продали. У нас идет ремонт, — голос стал мягче.

— Они не оставили записку для Моники Шеринг?

— Нет. Хотя не знаю точно. Я могу дать вам номер телефона конторы, в которой мы оформляли документы.

У Оли подкосились ноги. Она понимала, что произошла катастрофа, потому что вряд ли посреднику оставили записку для нее.

По указанному телефону никто не ответил.

«Это мог быть Штерн. Продал и исчез. И я не знаю, где его искать».

Оставалась только одна надежда — хозяин ковров в Женеве. И почти не было денег, и надо было где-то переночевать и решить, что же делать, и многое другое… Она выбрала поездку в Вилле-Халле, потому что оставалась надежда на банковскую ячейку родителей. И гостиницы там были дешевле.

Даже в отеле Ольге сказали, что ее паспорт пора менять. Но это уже не имело для нее значения.

«Мне надо выбираться из этой страны. Потому что здесь больше нет моей Ленхен. Моей чудесной маленькой девочки. Надеюсь, ее увезли домой, куда давно пора вернуться и мне».

Оля мгновенно заснула, и спала очень долго, наслаждаясь утренней прохладой.

«Вот чего мне так не хватало там. Жара душила меня. Жара… Где моя девочка? Неужели…»

К знакомому банку Оля пришла вскоре после открытия. Сейф был на месте. Сменился только шифр.

— Господи! За что! — почти прокричала Оля, выйдя из банка. — Почему я не оставила записку родителям еще в сорок пятом? Чего я так боялась? Два слова, и мы были бы вместе. Я бы уехала к ним с Ленхен. В конце концов, не все ли мне равно, кто они? Враги? Кому? Точно не мне. Я — идиотка. Я обрекла дочь на несчастья…

Потом Ольга поехала в банк Клауса.

«Свобода, — думала она по дороге, — это еще не счастье. Это возможность выбора. Выбор у меня “огромный”. Нельзя расслабляться. Нельзя сдаваться».

До «своего» банка она добралась к обеду.

— Я бы хотела видеть управляющего, — сухо сказала она на входе. — Скажите, а господин Федер по-прежнему работает здесь?

— Разумеется. Он наш директор, — ответил ей клерк.

— Тогда спросите у господина Федера, не найдется ли у него время для фрау Моники Шеринг.

Это была первая удача, маленькое везение с момента ее приземления.

Ганс изменился. Из худощавого молодого мужчины он превратился в импозантного господина.

— Моника! Не видел вас сто лет, — приветствовал он Ольгу в своем кабинете, том самом, где когда-то так долго вел переговоры Клаус.

— Я так рада за вас, господин Федер, — очаровательно улыбнулась Оля.

— Если вы подождете меня пятнадцать минут, то мы сможем вместе пообедать. Я ваш должник, если помните?

Оля рассмеялась и ушла в приемную.

«Здесь я когда-то подслушала разговор о никеле, — вспоминала она. — Как давно все это было. И я не уверена, что со мной».

Они обедали в маленьком ресторанчике рядом с банком.

— Возраст пошел вам только на пользу, Моника. Это большая редкость.

«Кто не живет, тот не стареет», — хотелось сказать Ольге, но она только улыбнулась.

Она заказала окуньков и жареный