— И то верно, — согласился Чик, оглядывая дом — фундаментальный, соответственно хозяйским финансам, но вместе с тем и не лишённый изящества. Дизайном он напоминал крейсер с разбросанными по стенам окнами-иллюминаторами — разбросанными так хаотично, что человеку со стороны не сразу удавалось понять, сколько здесь этажей. Какой-то модерн кремового цвета и с огромным, чуть ли не до самой земли, скатом крыши. На нём тоже были окна, на сей раз треугольные. С другой стороны скат был обычным, зато прямо под ним находился огромный балкон с навесом от дождя. Оттуда пахло чем-то приятно-съестным, каким-то барбекю с приправами из корицы, марихуаны и мускатного ореха. Чик в два прыжка взлетел на крыльцо и позвонил в дверь.

Эксцентричный бизнесмен был лысеюще-добрым, с революционерской бородкой клинышком, средней густоты усами и перстнями чуть ли не на всех пальцах. Разумеется, не с голдовыми, как у быков, но своим суммарным весом все же здорово помогающими законам гравитации: иногда казалось, что из-за них Виктору трудно жестикулировать. Он ездил на «камаро» семидесятых годов и всегда одевался в чёрное, как Виктор Цой, наверное, по праву тёзки.

Кстати, такой ещё характерный нюанс: никому и в голову не приходило назвать его Витей, Витьком или Витюшей — это был именно Виктор, с большой буквы В. Нам казалось, что так его называли даже воспитатели в детском саду.

Кокса нам никто не предложил, зато прямо с порога чья-то заботливая рука (мы так и не поняли, чья именно), высунувшись из-за спины Виктора, протянула нам тлеющий косяк. После этого рука растворилась в пространстве — так необъяснимо, что Чикатило даже выдвинул потом теорию, согласно которой Виктор был многоруким бодхисаттвой.

Сделав по паре пыхов, мы разулись и проследовали в огромный зал, где уже расположились сливки околомузыкального общества. Главенствовали несколько среднего возраста персонажей — судя по продюсерскому виду, коллеги Виктора по цеху. Они вели себя сдержанно и немногословно, но их вес чувствовался невербально, от него прямо гнулись добротные половицы. Рядом с ними как-то сами собой собирались мини-компании, а томные богемные девки вертелись вокруг них, как электроны вокруг атомных ядер.

Томные девки были, кстати, совсем не в нашем вкусе. Мы выделили из их обшей массы трёх более-менее приятных, лет двадцати от роду, и попытались завести с ними разговор. Он получился идиотским и напоминал Кольцевую ветку Московского метрополитена: в беседах они ездили по безнадёжно замкнутому кругу «Пелевин — Сорокин — Сорокин — Пелевин», чем отбивали всякую охоту даже к сексу. Когда мы сказали им, что работаем в Большом театре монтировщиками сцены, они пробормотали «маргинально» (или «оригинально», я не расслышал) и потеряли к нам всякий интерес. К счастью, это было взаимным.

Минут через пятнадцать приехали музыканты. Под мышкой у одиозного Алкоголиста болталось взъерошенное создание с уставшими от блядства глазами. Не надо было быть Эркюлем Пуаро, чтобы догадаться: её подцепили, как сифилис, на вчерашней презентации, пустили на общак и в силу врождённой мягкости характеров до сих пор не могут прогнать. Виктор взял инициативу на себя: с улыбкой, но решительно он разомкнул объятия, дал шлюхе зелёный прямоугольник долларов и попросил какого-то служку отвезти девушку до электрички. Служка нехотя нашарил в кармане ключи от машины, взял шлюху под руку и вывел вон.

— Серж, ну что ты, в самом деле, — зашептал Виктор, обняв Алкоголиста за плечо и ненавязчиво ведя его к столику с алкогольными напитками. — Неужто ты думаешь, что я могу оставить тебя без женского внимания. Здесь есть всё, что тебе нужно, так что не надо было приводить сюда эту девку. Здесь же, всё-таки, солидные люди. Тебе надо отвыкать от этого дерьма, Серж.

— Тхх… тыыы, — промямлил Алкоголист хриплым голосом. Он вращал глазами и, по-моему, не совсем адекватно воспринимал происходящее: в последнее время его отходняки стали просто опасными для жизни. — А… бля… выпить есть?

Виктор протянул унизанную перстнями руку в направлении столика с открытыми бутылками. Тело Алкоголиста тут же приобрело намёк на осанку, в нём затеплилась искра жизни. Я не знаю, почему российские музыканты выглядят и ведут себя так убого. Все музыканты мира любят выпить и потрахаться, но остальные делают это как-то со вкусом, что ли.

В прихожей Алёша и другие приглашённые снимали обувь, их обслуживали и накуривали. Видимо, накуривать гостей прямо с порога считалось доброй традицией в этом доме. Это была хорошая, да что там — это была просто замечательная традиция, при том, конечно, условии, что вы не приходите сюда в гости каждый день.

Как выяснилось, «Мицубиси» взял на борт не только Алёшину группу, но и других безлошадных персонажей. Самым колоритным из них был некий Гена, более известный как диджей Труп. Мы видели его несколько раз до этого — в Москве есть люди, которых не видеть просто нельзя, они залетают на все огоньки и крутятся везде, где есть вечеринки и наркотики. Всякий раз, когда мы после очередного перерыва встречали диджея Трупа, в наших мозгах синхронно вставал один и тот же незамысловатый вопрос: «Как? Неужели он ещё жив?» Когда при встрече с объектом возникают такие мысли — это само по себе является исчерпывающей характеристикой объекта. А всё остальное — беззубый рот, один синий квадрат тату на всё тело, вены в дорогах, уже давно не настораживающийся фаллос — просто детали, штрихи к портрету. У всех они одни и те же в разных вариациях, с разными опциями. Например, чьи-нибудь наколки могут не сливаться издалека в синий квадрат Малевича — но это ничего в принципе не меняет.

Диджею Трупу было уже лет тридцать, он считался долгожителем среди ягод своего поля. Он явно засиделся на этом свете, может, именно поэтому его приглашали на все тусовки в качестве талисмана.

Гораздо больше нас порадовали четыре женщинки, которые по виду напоминали мажорных студенток и как-то выпадали из общего контекста, что ли. Вряд ли такие зацикливались на творчестве модных писателей. Скорее всего, Виктор пригласил их для участников группы, зная, что из богемных им всё равно никто не даст — в отличие от них, Виктор понимал, что это ЕГО, а не их бенефис. Вряд ли их можно было назвать особыми красавицами, но внешние данные в какой-то степени компенсировались ухоженностью и стильными шмотками. Наверное, они служили здесь кем-то вроде гейш — не особо моральными лицами женского пола, способными и поболтать за жизнь, и разлить мужчинам вино, и заняться интеллигентным сексом.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Чикатило. — Приём гостей — самая неинтересная часть Марлезонского балета. Давай возьмём что-нибудь выпить и посидим на улице, пока всё не устаканится и люди не начнут более-менее нормально общаться между собой.

Это действительно казалось самым разумным в данной ситуации. С весомыми людьми продюсерского вида нас ничто не связывало, а с музыкантами всё равно нельзя было разговаривать, пока они не похмелятся: их же всё это просто вымотало, все эти ночные посиделки в студии, а особенно официальная презентация, прошедшая за день до этого. Они всю жизнь прокантовались в андеграунде и оказались банально не готовыми к такому официозу — всего Викторова кокаина не хватило бы на то, чтобы заставить их чувствовать себя в своих тарелках.