Вот тут-то я и почувствовал волну отталкивания из угла. Отталкивание шло от молодого человека с белесым лицом и живыми глазами. Ясно было, что у него свое представление обо всем на свете, в частности, о муто.

Что же такое муто и с чем его едят? Вопрос не риторический. Муто явно не по себе среди людей. Им неуютно в человеческой среде. Хорошо еще, что в России она такая благоприятная и что в обстановке всяческих нестыковок и у нас изредка появляется возможность ускользнуть от социальной мясорубки. Ну да, муто — саботажники, но саботажники чего? Саботажники «склейки» нашей функции, воплощенной в человеке, и нашей природы, которая есть муто. Функция хочет «сожрать» нашу природу, а мы хотим, чтобы наша природа определяла нашу функцию, чтобы человек не «склеился» со своей (или чужой) человеческой куклой, чтобы муто вело за собой человека, — да что человека!? — человечество и вообще весь космос… Для этого нужны вихрь, смерч, сумасшествие. Нужен ураган. Или — упрямство камня, упорство потока. Таким ураганом были Александр, Бонапарт, Аттила… Таким камнем были Мухаммед, Лютер, Чаадаев… Это те случаи, когда муто выходит из состояния вялой самозащиты и созревает до мощных решений и акций. И, может быть, это самое прекрасное из всего, что происходит на земле.

Однако, сколькие из муто убереглись, не «склеились», не попали в капкан? Путь муто выложен трупами неудачников. Да и то сказать, как спастись, когда всякое понимание, всякая программа и всякое профсоюзное объединение угрожают неизбежной обратной трансформацией муто в примитивное чучело. «Как не понять грустную печаль муто». Как не понять его коровью тоску. Он червь, недотыкомка, недовоплощенная тля. Вот и приходится разрабатывать для этой тли руководство по самообороне и времяпровождениям. Кстати, давно уже хочется спросить автора, что это еще за такие времяпровождения?

Вообще муто понять нелегко. Ведь муто — это монады без окон и дверей. Говорить по-человечески — до этого муто не снисходят. У муто афазическая речь — только для муто, только между муто. А впрочем, и между самими муто очень мало общего — почти ничего, кроме самообороны и времяпровождений. Того, что муто знает, другому не передать. Самому ему тоже ничего не понять и не выразить, разве что при помощи особого «мутового» языка, например:

— Со ме пхерав, шип ю пи пхерав, со ме пи и буп пхерав, ю и шип — пук. М-м-м-е-е-е!

Понятно — нет?

Значит вы не муто, а только притворяетесь.

Вторая встреча с автором, или Парщиков на излете. Моя вторая встреча с автором (а может быть, третья) произошла после большого интервала в Москве на ул. Правды в квартире Алеши Парщикова, которая практически больше уже не была его квартирой, ибо Алеша, не успев отойти после стенфордского кампуса, в очередной раз отчаливал, отдавал концы, рвал когти — самоизгонялся в Неметчину. Представьте: совейские хоромы напротив Белорусского вокзала, трехкомнатный рай на 17-ом этаже, готовый вот-вот перейти в лапы безымянного покупателя, усатый кубанский прозаик Саша Давыдов, знойная казашка (или узбечка) из злачных редакционных закулис, наш гениальный мутолог и ваш покорнейший слуга за разнокалиберными бутылками вокруг овального столика посреди просторной кухни. Над всеми возвышался пьяный (дружбой) Алеша с мануальной турецкой кофемолкой, ручку которой нужно было прокрутить 666 раз, чтобы получить чашечку ароматного кофе. Мануализм был тогда коронной темой его рассуждений, а кручение ручки — демонстрацией мануализма и доминирующим времяпровождением любезного хозяина. Алеша уезжал широко и безоглядно, пируя с друзьями и подругами, заочно всех знакомя и сдруживая, радуясь каждому и каждой, ценя в мужчинах дружбу, в женщинах — ноги. («Какие ноги!» — раздавался его восторженный возглас при виде каждой проходящей коровницы, а о своих экс-женах и женщинах он неизменно говорил: «У нее были божественные ноги».) Он буквально купался в московской эпистеме, заныривал в лингвистические аналогии и литературные реминисценции, был безвинно пьян, открыт для деловых проектов и дружеских пирушек. Москва — не Калифорния, не Стенфорд и даже не Базель. В Москве моряк сходит, наконец, с шаткой палубы на твердую землю.

Кстати, вспомнилась Алешина история про мстительного верблюда. Какой-то практикант в зоопарке решил покрутить хвосты спарившимся верблюдам. Когда через неделю, забыв об этом случае, он проходил мимо верблюда-самца, тот внезапно откусил ему голову.

Крутилась ручка турецкой кофемолки, а над чашечками возникали полтавские, питерские, стэндфордские силуэты… И тут я почувствовал волну отталкивания из угла. Отталкивание шло от молодого человека с белесым лицом и живыми глазами. Отталкивание муто от человека, новой эпистемы — от старой…

Дистанция между муто и диалектиком. «В Платоне диалектик целиком поглотил человека» — эта фраза из незамысловатой книжки по античной философии, изданной сто лет тому назад, попалась мне на глаза месяц тому назад. Поглощенный ею, я спрашивал каждого встречного-поперечного о том, что бы она могла означать, что такое человек, что такое диалектик, и что это значит, когда одно поглощается другим? Что происходит, когда человек оказывается целиком или частично поглощен его призванием — музыканта, архитектора, поэта или строителя, семьей или войной, обогащением или уборкой. Что представляет собой то, что мы называем человеком и что так часто оказывается поглощенным чем-то другим? Выходит, что этот так называемый человек только потому человек, что его постоянно кто-то или что-то поглощает. А когда его не заглатывают, — что, он больше не человек?

Спросим себя: что такое человек? Каков диапазон того, что мы называем этим словом? Включает ли в себя человек диалектика? Если верить книжке по античной философии, нет, не включает. Диалектик, музыкант, воин, строитель или любовник — это что-то большее, чем человек, это порыв, вихрь, стихия, а человек — это что-то ожиданное, стремящееся к малым радостям и покою. Диалектик может забыть об обеде, которым человек никогда не пренебрежет. Человек — это всегда только человек. Человек предсказуем и смертен. А диалектик в известном смысле бессмертен. Диалектик, музыкант, воин, строитель, любовник делают человека своим орудием, он становится их производной, их функцией.

Любопытно, что в своих отношениях с муто человек играет иную роль: бедное муто живет под постоянной угрозой отождествления с человеком и растворения в нем. Потому-то наш автор и предлагает муто инструкцию по самообороне. Но, может быть, муто — это потенциальный диалектик, музыкант, воин, любовник? Однако ни о какой такой возможности для муто наш автор не упоминает. Муто занят либо самообороной, либо своими излюбленными времяпровождениями.

Седьмая (одиннадцатая) встреча с автором, или Барышня и Хулиган. Самоуверенный и наглый хулиган с густыми висячими усами в лихо надвинутой кепке и барышня