– Я воспользуюсь возможностью сделать свой выбор – посвятить ребенку всю оставшуюся у меня жизнь, – сказала она. Глаза ее были устремлены на его руки, державшие ее за запястья – так она не могла отвлечься на рукоделие.

– Эллен, этого недостаточно, – возразил он. – И все деньги, и прекрасное образование, которое я смогу обеспечить ему, не изменят его положения в глазах света – он все равно будет оставаться незаконнорожденным.

Она закрыла глаза.

– Выходите за меня, Эллен, – повторил он. – Если вы любите наше дитя, выходите за меня замуж.

– Мы скоро возненавидим друг друга, – возразила она. – Существует только один достойный повод для вступления в брак, Доминик, а в нашем случае он отсутствует.

– В таком случае мы должны воспользоваться тем, что? у нас есть, Эллен. Мы нравимся друг другу. Вы признались мне в этом только вчера. И мы оба желаем счастья ребенку, которого вместе зачали. Нет причин, по которым бы наш брак не оказался вполне удачным.

Она закусила нижнюю губу и посмотрела на него, замотав головой.

– Это не так, Доминик.

– Но ведь от нас многое зависит, Эллен, – сказал он, не отпуская ее рук. – Скажите «да», Эллен. У нас есть только один достойный выход.

Она склонилась к его рукам и заглянула в его зеленые глаза, с тревогой устремленные на нее. И почувствовала, что попалась в ловушку. Тогда, пять лет назад, у нее почти не было выбора и она попросила Чарли жениться на ней. Теперь ситуация была более безвыходной. И он прав в том, что главное – это ребенок. О каком личном выборе можно теперь говорить?

Два вынужденных брака. Разница только в одном: тогда она точно знала, что Чарли ее любит, что она может сделать его счастливым, а значит, и стать счастливой самой. Теперь она выйдет замуж из чувства долга перед существом, которое является всего лишь частицей ее, но вовсе не ею самой.

Доминик не подозревает о сложностях подводных течений в отношениях, связанных с браком. Ее любовь к нему станет безнадежной, она зачахнет и умрет. Станет цепью у него на шее, он будет сопротивляться чувству и возненавидит ее.

А ребенок окажется посредине, как она оказалась посредине между ревностью и ненавистью своих родителей. Но без их брака дитя окажется незаконным и никогда не будет пользоваться уважением общества.

Действительно, выбора нет.

– В таком случае, – сказала она, растягивая слова, – я выйду за вас, Доминик.

Он стиснул ее руки так, что ей стало больно.

– Вы не пожалеете об этом, – сказал он и поднес ее руку к губам. – Я постараюсь, чтобы вам никогда не пришлось об этом пожалеть, Эллен. Могу ли я объявить об этом сегодня вечером?

– Нет. – Она отняла у него руку, встала и отвернулась. – Нет, не сегодня. Дженнифер еще не знает. Я… я еще не нашла подходящего момента, чтобы сказать ей. Дайте мне пару дней.

Он стоял рядом с ней, положив руки ей на плечи.

– Столько дней, сколько захотите, – сказал он. – Не считайте себя обязанной торопиться. И не будьте несчастной, Эллен. Я не хочу видеть вас несчастной. Все будет очень хорошо, вот увидите.

Она с решительным видом повернулась к нему и улыбнулась.

– Для только что обручившейся пары, – сказала она, – мы выглядим довольно уныло, да? Мы должны постараться быть друг с другом нежными, Доминик. И откровенными. Последние несколько дней я чувствую шевеление ребенка. Я не могу ошибаться. Это повторялось не один раз.

– Вот как? – Глаза его расширились, и он заглянул в ее; глаза. Лицо его осветилось теплой улыбкой, озарившей его светом радости.

Она потупилась, тая ответную вспышку счастья.

На третий день не только прекратился дождь, но и туман поднялся над горой и долиной, ушли облака и засияло солнце. Свежий ветер принес с моря бодрящий запах соли.

После второго завтрака Дженнифер вышла на террасу, с нетерпением поджидая приезда Анны и остальных обитателей дома Кэррингтонов, а также Майлза Кортни. Когда все соберутся, они отправятся на давно обещанную прогулку верхом вдоль берега моря и поднимутся на вершину утеса.

Лейтенант Пенворт стоял на террасе, опираясь на костыли.

– Чем вы собираетесь заняться после полудня? – спросила его Дженнифер.

– Рисованием, – ответил он, – или игрой на фортепьяно, или чтением. Выбор у меня огромный.

– Прошу прощения. Я ведь спросила из вежливости. Он окинул ее взглядом и снова отвел глаза.

– А вообще-то я собирался дождаться, пока все вы уедете, а сам пойду на конюшню и велю оседлать лучшего коня из тех, что останутся там. Пожалуй, я даже не стану ждать, пока его оседлают. Я буквально взлечу верхом сначала на вершину холма, а затем и на утес, – выпалил он.

– Я ведь попросила у вас прощения, – сказала она в замешательстве. – Неужто мой вопрос так уж бестактен? Но нельзя же вечно ходить вокруг вас на цыпочках. Мне жаль, что вы не можете ездить верхом и гулять вместе с нами, но что поделаешь. Нелепо было бы делать вид, что мне неинтересна эта прогулка, что я не жду ее с нетерпением? Притворство вообще отвратительно, и это вызывало бы у вас еще большее раздражение.

Совершенно неожиданно он усмехнулся.

– Вы просто маленькая колючка! – сказал он. – Вы напоминаете мне одну из моих сестер. Дня не проходило, чтобы мы изрядно не поцапались.

– Выражаю ей мое самое глубочайшее сочувствие, – бросила Дженнифер.

– Сказать вам честно? Всякий раз, как я имею удовольствие побеседовать с вами, я злюсь так, что мне хочется рвать и метать. Но ведь это лучше, чем вялое раздражение, которое по большей части вызывают у меня остальные.

– Мэдлин почти святая, если научилась с вами ладить. Я бы никогда этого не смогла.

– Ах-ах! – отозвался он. – Но ведь вас никогда об этом и не просили.

– Вы дали мне такой сокрушительный отпор, что я даже не стану пытаться перещеголять вас, сэр. Но я вижу, что к нам едут Кэррингтоны и лорд Эджертон. Я собираюсь развлекаться. Всего хорошего.

* * *

Лорд Иден ехал во главе кавалькады рядом с Анной. Его немного позабавило, когда он заметил, к каким ухищрениям она прибегает, чтобы оказаться в паре с ним. Но более раздосадовало. Она уже не девочка, чтобы ее баловал старший родственник, которого она избрала своим героем.

Да и он уже обручен. Вскоре он станет человеком женатым, отцом. Он удивлялся себе – прожить почти двадцать четыре часа и не выболтать свою тайну Эдмунду и Мэдлин! Его распирало чувство сродни тому, что испытывает ребенок, получивший новую чудесную игрушку.

Не важно, что она его не любит, что она согласилась стать его женой после стольких увещеваний. Важно, что она все же согласилась! Она его невеста. Постепенно он заставит ее полюбить себя – пусть после брака. Он сделает все тактично, не оскорбляя памяти Чарли.