— Мне надо поговорить со следователем, — твердо произнесла Алька.

— Прямо сейчас?

— Да. То, что я сообщу, изменит ход дела.

— Вот как? — Майор покачал головой, задумался на секунду, потом проговорил: — Ну пошли. Выпишите ей пропуск.

— У вас паспорт с собой есть? — спросил Альку опешивший Петя, переходя на «вы».

— Есть.

— Давайте.

Алька вынула паспорт. Милиционер взглянул в него, черкнул что-то на бумажке, протянул ее Альке:

— На выходе отдадите.

Алька и майор миновали длинный коридор и поднялись наверх, на второй этаж.

— Проходи. — Мужчина отпер кабинет, пропустил Альку вперед и прикрыл дверь. — Садись.

Алька села на стул, стоящий около стола, все еще не веря, что ей удалось проникнуть сюда, преодолев все заградительные кордоны.

— Рассказывай. Чаю хочешь?

— Нет, то есть потом. Я хочу сказать, что я знаю, кто на самом деле убил дирижера Кретова.

— Кто же?

— Вовсе не Рыбаков. Это…

— Погоди-ка, — остановил ее седой. — Я забыл, ты кем приходишься Рыбакову? Жена, кажется, или невеста?

— Да никто я ему, никто! — устало проговорила Алька. — Какое это имеет значение?

— Наверное, ты права, никакого. Просто интересно, кто вот так может в течение месяца днем и ночью атаковать органы.

Альке показалось, что он смеется, и этот смех почему-то ударил ее больнее всего. Может быть, он стал последней каплей для издерганных нервов. Она почувствовала, что это предел, больше сопротивляться она не в состоянии, как не в состоянии дальше оставаться сдержанной и спокойной.

— Вы такой же, как все, — с горечью произнесла она, пристально глядя в серые, внимательные глаза майора сквозь густеющую пелену слез. — Вы тоже не желаете ничего слушать! Ничего! Вас интересует всякая ерунда собачья!

— Насчет ерунды собачей я бы попросил, — усмехнулся майор. — И вообще, ты несправедлива. Выпей-ка все же чаю и объясни мне, о чем это я не желаю слушать. — Он потянулся к автоматическому чайнику, стоявшему на широком подоконнике.

— Не надо мне вашего чаю! — закричала Алька. — Вы все равно не поверите! Ни в то, что я нашла на даче у Кретова документы, свидетельствующие о нелегальном вывозе за границу инструментов, ни в то, что именно за это, вернее, за отказ продолжать делать это его и убили! Ни в то, что он знал о готовящемся убийстве и даже знал прозвище человека, которому поручено его убрать! Ни в то, что этот человек по кличке Флейта — моя подруга Лена Соловьева. — Последние слова Алька произнесла уже тихо, без крика, уткнулась в лежащие на столе руки и заплакала, горько и безутешно.

— Ну-ка еще раз про подругу Лену и кличку Флейта. — На плечо ей легла тяжелая, но мягкая ладонь.

Всхлипывая, Алька подняла лицо от стола. Мужчина стоял рядом, глядя на нее с напряженным ожиданием.

— Меня зовут Дмитрий Сергеевич Михалевич. Пожалуйста, повтори еще раз, что ты сказала про Флейту.

Алька внезапно поняла, что произошло чудо — наконец ее восприняли серьезно, ее словам придается значение, больше того — они вызывают интерес. Ей стало одновременно и радостно, и страшно, будто после долгого блуждания по зыбкому, смертельно опасному болоту ее нога ступила на твердую почву. Только бы не потерять эту опору, не скатиться обратно, в затягивающую, безбрежную топь!

— Ленка, — дрожащим голосом проговорила Алька, — она с детства знала Кретова. Тот жил с ее матерью, а потом ушел. Она играла на флейте, но об этом в оркестре никто не знал, как не знали того, что она — любовница дирижера. Когда произошло убийство, ее не было с нами, но оперативникам об этом неизвестно.

— Почему?

— Мы думали, что она в номере с одним нашим парнем, а потом до меня дошло, что тот был пьян и не помнил, когда Ленка ушла от него. Нам с ней присылали одинаковые записки. Одну я потеряла, а другая вот. — Алька отдала листок Михалевичу.

Тот внимательно изучил его и спросил:

— Ты полагаешь, это писала твоя подруга?

— Или кто-то из ее подручных. Потом на то место, где мы сидим на репетициях, упал софит. Он должен был упасть на меня, но на моей скрипке лопнула струна, и я пошла ее менять.

— А Лена?

— Она побежала вместе со мной. Софит упал мимо.

— Это могла быть случайность.

— Могла. Но во второй записке было сказано, что этот случай будет последним. Я получила ее вечером того дня, когда прожектор свалился. И еще одно: перед тем как лопнула струна, я положила свою скрипку в Ленин футляр. Просто так, примерить. Она ничего не знала об этом.

— Как выглядит твоя подруга? — задумчиво спросил Михалевич и вдруг сделал останавливающий жест рукой. — Погоди-ка, не надо, не говори. Я попробую сам.

Он на минутку прикрыл глаза, лицо его напряглось. Затем он начал описывать, делая большие, паузы:

— Ей двадцать шесть лет… платиновая блондинка… глаза серо-зеленые… худенькая, узкая, высокого роста… голос тихий и как бы с придыханием… Соловьева Елена… Сергеевна. Так?

Алька отпрянула и с ужасом смотрела на Михалевича, а глаза того были устремлены куда-то вдаль, словно он видел там что-то не различимое ни для кого другого. Потом он очнулся, улыбнулся онемевшей Альке:

— Я угадал, не правда ли?

Она кивнула, все еще не будучи в состоянии прийти в себя.

— Знаешь, это судьба, что ты меня встретила. Вряд ли кто другой поверил бы во всю эту живописную историю, потому что доказательств никаких у тебя нет. Но я тебе верю, — Михалевич отыскал в кармане пачку сигарет, — потому что лично был знаком с твоей подружкой, носящей такое милое прозвище.

Он достал с полки две чашки, сахарницу, взял за ручку давно вскипевший чайник.

— Давай все-таки попьем чайку. История, которую тебе придется услышать, не так уж коротка…

Через двадцать минут Алька на нетвердых ногах подошла к дверям кабинета.

— Двигай домой, пока метро не закрыли. — Майор придвинул к себе телефон. — Давай, давай, что стоишь? Служебной машины тебе не полагается, хоть ты и проделала сыскную работу.

— До свидания. — Алька сделала шаг за дверь, но тут же вернулась.

— Что еще? — На лице Михалевича снова появилась едва заметная насмешка.

— Его теперь отпустят? — без всякого выражения, мертвым голосом спросила Алька.

— Думаю, да. Не сразу, но… — Дмитрий Сергеевич запнулся, поперхнулся сигаретным дымом, закашлялся. Поморщился, затягиваясь снова, и негромко добавил: — И повезло ж ему. Как же повезло!

Эскалатор медленно полз вниз. Прямо перед Алькой взасос целовалась влюбленная парочка — худощавый, длинноволосый юноша и коротко стриженная девушка, лица которой Алька видеть не могла, так как та стояла к ней спиной, плотно обнимая спутника за талию. Альку неудержимо потянуло обогнать их и спуститься пешком — бледное, болезненное лицо парня с длинным носом и кривоватым ртом почему-то вызывало у нее отвращение. Она сделала несколько шагов по движущейся лестнице, и тут на нее накатило тошное головокружение, такое резкое и сильное, что захотелось тут же опуститься на ступеньку. Алька остановилась, крепко вцепившись в поручни, и так доехала до конца, слушая за спиной приглушенное хихиканье и невнятный шепот.